Теперь Гапоненко из третьей жизни собирался изменить судьбу Гапоненко из первой жизни. Кое-кому он сделал одолжение, другому намекнул, третьему, самому честному, "признался" в своей мечте "делать настоящее дело", и вскоре ему предложили перейти работать в другое ведомство ОГПУ
[32]
. Скромное название управления, сменившего чересчур прямолинейную, жестокую, порой неразборчивую в средствах ВЧК
[33]
, скрывало огромные права и возможности, которыми могли пользоваться его сотрудники.
Это был очередной шаг на пути к его цели — большой, огромной власти, не той, которую дает непосредственное управление страной, а властью тайного правителя, человека-невидимки. Смог же он в свое время добиться на первый взгляд невозможного: создать под самым носом у властей собственную контрабандистскую империю!
Если бы кто из руководства Совнаркома подслушал его мысли — вот смеху-то было бы: наполеоновские планы у мелкого чиновника!
Гапоненко никогда не был прожектером и теперь свои планы отстроил на уязвимости многих членов большевистского правительства. Честных и бескорыстных среди них оказалось не очень много. В основном среди верхов царил настрой, который можно было выразить одним словом: "Дорвались!" Это вовсе не означало, что каждый из пришедших к большой власти тут же начинал обогащаться. Отнюдь. Но каждый начинал ею упиваться и доказывать своим друзьям, женам, любовницам, каким всемогущим стал их в прошлом гонимый, презираемый, недооцененный друг, муж или любовник… Власть оказалась лакмусовой бумажкой для выявления слабостей и скрытых пороков, и Дмитрий стал потихоньку записывать такие сведения. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, они с Батей по глупости попали в каталажку. Ненадолго, но хватило впредь заречься. Тогда они и выдумали для переписки свои секретные значки, которые ему сейчас пригодились…
Задумавшись, он не услышал, как стукнула входная дверь. Дмитрий не терпел, когда двери скрипят, первым делом их подгонял и смазывал, так что они, бесшумные, порой его самого заставали врасплох.
Катерина, однако, услышала и в прихожую выскочила. Евдокия Петровна, действительно, помявшись, предложила:
— Если что, Катерина Остаповна, скажите, я задержусь… А так — все на плите, приготовлено, укрыла как следует, разогревать не придется…
— Не беспокойтесь, идите, мужчин своих сама покормлю!
Домработница неслышно прикрыла за собой дверь. Павлик прижался к матери, помогавшей ему раздеваться.
— Папа дома! — утвердительно крикнул он, попутно пытаясь влезть в туфли отца.
— Ай донт ноу!
[34]
— подняла брови Катерина: она старалась, чтобы дома Павлик говорил на каком-то иностранном языке — он успешно осваивал английский, французский, немецкий.
— Дэди из хоум?
[35]
— покорно спросил сын, косясь на приоткрытую дверь: что же медлит его спаситель?!
— Дома! — закричал Дмитрий, появляясь в дверном проеме с игрушечной шашкой в руке.
— Мой бледнолицый брат! — торжествующе завопил Павлик и с разбегу прыгнул на руки отцу.
Катерина с сожалением вздохнула: какие уж тут занятия! К счастью, Евдокия Петровна вполне прилично владела французским, так что на долю матери приходились немецкий и английский.
Как не похож был сейчас Дмитрий Гапоненко на сурового, безжалостного атамана, каким знали его товарищи по Азову! Он ползал с сыном по ковру своему пристрастию к коврам он не изменил и в Москве, — возил его на спине, гудел, хрюкал и ржал, в зависимости от того, какая роль ему отводилось.
Катерина не раз говорила, что по разговору между отцом и сыном ни за что не догадаешься, кто из них старше.
В вопросах воспитания Павлика и вообще в домашнем режиме главной была Катерина. Любящий отец оказался своему сыну негодным воспитателем: он жалел его так, как никого не жалел в жизни. У него даже сердце щемило, когда сын, отказываясь идти спать, начинал хлюпать носом. Но с матерью спорить было бесполезно, а Дмитрий робко пытался защитить любимца.
— Катюша, он же ещё маленький!
— Маленький, а ревет как большой… Ви шпэт ист эс?
[36]
— Эс ист нойн ур
[37]
, - буркнул Павлик. И побрел в ванную комнату чистить зубы и умываться перед сном
— Я тебе такую сказку сегодня расскажу! — пообещал ему Дмитрий
— Правда? — глаза мальчонки заблестели от радости, и он помчался в ванную вприпрыжку.
Разрешение на сказку перед сном было небольшой уступкой Катерины. Ей и самой хотелось приласкать сына, расцеловать, побаловать, но она считала, что такое изнеженное воспитание окажет ему в предстоящем суровом будущем плохую службу. Неженка и маменькин сынок будет страдать больше других. Катерина даже подумывала о том, не записать ли сына в кружок фехтования при цирке — она прочла на столбе объявление. Кружок — вот она, примета новой жизни! — вела женщина…
Дмитрий Гапоненко сидел в кабинете и листал документы ещё "вэчэковских" дел. Для начала в первый день работы ему предложили ознакомиться с архивами…
"Серьезные товарищи здесь работают, — думал Дмитрий, читая скупые строчки протоколов. — Я и раньше не считал их мягкотелыми, а теперь лишний раз убеждаюсь: большевик — не звание, а состояние души… А я — шмель в их паутине, тот самый, погибель для паука, шмель, прикинувшийся мухой…"
Гапоненко уже три года был членом коммунистической партии, но внутренне никак не отождествлял себя с большевиками.
"А вот и наш героический Яков Христофорович!
[38]
За один день отрядами ВЧК прихлопнул восемнадцать центров анархистов! Уж очень они большевикам досаждали: то разбой мирным гражданам учинят, то машину у американского посланника сопрут, а то кричат на всех углах, что большевики предали революцию. Так что ВЧК одним махом и порядок навела, и товарищей от целой противоборствующей партии избавила. Правда, Москву просто кровью залили, но товарищ Петерс так объяснял желающим знать: некогда большевикам производить судебное следствие и вообще ставить — как пьесу в театре — всю комедию законного судопроизводства! Слишком много врагов у Советской власти, и лучше их приканчивать на месте!"
Чета Гапоненко среди своих знакомых считалась идеальной. Никто никогда не слышал, чтобы они кричали друг на друга или высказывали несогласие поведением своей половины. Оба ровные в обращении, оба вежливые: настоящие представители новой советской интеллигенции, хотя и вышедшие из самых низов. Катерина с Дмитрием и сами верили в то, что семья их — лучше быть не может, и ошибочно полагали оба, что каждый из них не имеет секретов от другого. Да к тому и поводов не было вроде… Дмитрий с работы всегда спешил домой, с крайней неохотой ходил в гости. Только однажды, ещё четыре года назад, он уезжал куда-то, ничего ей не объяснив. Вернулся оттуда мрачнее тучи. Катерина догадалась, что это как-то связано с его пропавшей "артелью", возглавлял которую лучший друг Дмитрия — Батя. Он мечтал найти путь к сокровищам солнцепоклонников. Бог с ним, Батей, этим пиратом-идеалистом! Но с ним кроме двух чужих Катерине людей пропал и её названый брат Алька, тринадцатилетний подросток. Если сейчас он жив, ему уже восемнадцать.
