— Господи! — ахнул он и побледнел при мысли о том, как было получено такое признание. — Ее пытали?
— Пока нет, — Гапоненко внимательно посмотрел в лицо военврача; он намеренно сказал "пока", чтобы выбить его из колеи — именно в таком взбудораженном состоянии люди проявляются наиболее полно.
— Пока, — растерянно повторил за ним Крутько, — но ведь она такая юная!
— А уже выступает против государства.
— Послушайте, товарищ Гапоненко, я не стану доказывать невиновность Светланы — вы мне все равно не поверите, хотя более чистого и честного человека, чем моя жена, я не встречал… Но, может быть, моя жизнь государству нужнее?
— Странные вопросы задает советский офицер! Разве ваша жизнь не принадлежит целиком и полностью стране победившего пролетариата?
— Может, я не так выразился… Но дороже жизни у меня ведь ничего нет… Что ещё я мог бы вам предложить?
— Пожалуй, все остальное можно было бы квалифицировать как взятку… Значит, вы готовы принять любое наказание вместо вашей жены вплоть до расстрела?
— Готов!
"Да, теперь он действительно созрел, — удовлетворенно подумал Гапоненко. — Видимо, душу дьяволу продают в такие вот моменты… Слаб мужчина любящий. И одновременно силен. А смог бы я ради Катерины пожертвовать жизнью? Ради Катюши и Пашки? Смог бы?"
Он подал Крутько бумагу и ручку.
— Пишите: я — фамилия, имя, отчество — являюсь членом монархистской организации, — следователь помедлил, подбирая слова: — "За веру, царя и отечество". Пойдет?
Он хотел пошутить, но увидел, что Крутько отложил ручку и застыл весь сплошной вопрос.
— Вы предлагаете мне это написать?
— Я не предлагаю, я требую, — сухо уточнил Гапоненко.
— Да после такого признания и меня арестуют, и Светлану отсюда не выпустят! — военврач с отчаянием взглянул на него. — Это ловушка? Вы хотите нас извести? Но за что? Может, когда-то я не смог вылечить вашего близкого родственника? Мы прежде где-нибудь встречались? Вы за что-то мне мстите?!
Следователь поморщился:
— Aу, Николай Иванович, не ожидал от вас такого примитивного мышления!
— А что я ещё могу подумать? Написать поклеп на самого себя и ждать за это награды? Что вы хотите?!
Тот, кого он так отчаянно вопрошал, обошел стол с другой стороны и, присев на краешек, шепнул ему в самое ухо:
— Вашу душу.
— Что-о?!
— Если вас пугает такая формулировка, тогда — беспрекословное повиновение в случае необходимости, а такая бумага сможет его гарантировать. Как только понадобится, вас об этом известят и, не задавая вопросов, вы будете делать, что прикажут! Условная фраза будет, скажем, такая: "Вам нравится в одежде черный цвет?" Ответите: "Только отдельные детали!"
— Лишь в том случае, если Светлана…
— И никаких условий, слышите, никакой торговли! Слепая вера, и все!
Крутько опять взялся за ручку.
— Как, вы сказали, писать дальше?
Хозяин кабинета смягчился.
— А вашу жену мы непременно освободим. К сожалению, это нельзя сделать немедленно — машина уже закрутилась. Чтобы её остановить, понадобиться денек-другой. В ОГПУ не любят признавать ошибки… Видите, как я с вами откровенен? Это потому, что я знаю: написанное вами заявление свяжет нас крепче кровного родства!
— Предлагаете мне всю оставшуюся жизнь прожить с дамокловым мечом над головой? — он сгорбился и как-то съежился, как будто из него выпустили весь воздух.
— А у вас есть выбор? Впрочем, есть: лишить жизни и себя, и жену… Могу вас успокоить — этот самый меч уже висит над всей Россией, причем большинство граждан об этом даже не подозревает!
Какая-то мысль пришла в голову Крутько: он оживился, поднял голову и посмотрел в глаза следователя.
— Кто знает, может, я буду ждать слов вашего пароля с нетерпением?
— Такое настроение мне больше нравится!
Черный Паша мысленно поздравил себя: первый воин его гвардии вызывал уважение и надежду, что со временем он обретет верного соратника. Однако каких преданных гвардейцев он себе ни подберет, для нужд гвардии генералу требуются деньги. И немалые.
Гапоненко распрощался с военврачом и вызвал из коридора изнывающего от долгого ожидания Яна Поплавского.
— Продолжим нашу дружескую беседу, — бывший разбойник и контрабандист, поднявшийся до немыслимых для простого студента высот, указал ему на стул. — Дела-дела, некогда поговорить, расспросить… Например, почему ты, Ян Георгиевич, не побоялся прийти в наше скромное заведение? Насколько я знаю, большой популярностью у населения оно не пользуется. Вознамерился освободить свою названую сестру Светлану? Не поделишься своими планами каким образом? Не мог же ты вот так, без рассуждений, по первому движению души сунуть голову в петлю?!
— Не знаю, — Ян повесил нос, только сейчас осознав безнадежность своего прихода: желания отдать жизнь за Светлану у него не возникало. Что же тогда делать? Эта мысль так взволновала юношу, что он произнес её вслух.
— Вопрос вполне своевременный, — хмыкнул Гапоненко и посерьезнел: Давай пока, друг мой, вернемся на пять лет назад к нашей первой встрече. Тогда Батя — мой друг и помощник — обнаружил в твоих вещах цветные алмазы. Помнишь?
Ян вздрогнул. Зрелище, открывшееся им с Марго на далекой лесной поляне, даже теперь, спустя столько лет, леденило кровь при одном воспоминании. Двенадцать трупов: взрослые, дети — таинственные убийцы не пощадили никого. Там, в тряпичной детской кукле, он и нашел эти самые алмазы…
— Кое-кто из моих высказывал предположение, что это сделали солнцепоклонники — они всегда наказывали смертью беглецов, — продолжал допытываться следователь, который вместо расспросов о Светлане вдруг вспомнил о каких-то сокровищах!
— Не знаю, солнцепоклонники или как там их зовут, но знак солнца на стенах и на их одежде я действительно видел.
— Ну вот, а ты говоришь, что не знаешь, где их искать!
— Я и правда не знаю, — устало проговорил Ян, настраиваясь на непонимание и бесплодные объяснения. — Видел их издалека, на расстоянии… Если я захочу, то у меня это получается. Как? Долго рассказывать!
— Я и не тороплюсь, — спокойный, доброжелательный майор на глазах юноши превратился в сурового и жестокого Черного Пашу, — так что давай не спеша, по порядку, рассказывай о себе и о том, что у тебя получается, если захочешь!
Слушал он молча, не прерывая Яна вопросами, только однажды уточнил:
— Много, говоришь, золота у них?
— Бездна! И камни, которые на свету блестят и переливаются. Такого богатства я даже в музее не видел!
Юноша закончил рассказ и некоторое время ждал, пока слушатель переварит его в голове.
