Поначалу Ян робел перед именами и повелительными замашками высоких пациентов, но потом научился успокаивать самых заносчивых одним взглядом, о чем, впрочем, они потом не помнили. Ян лечил их от бессонницы, избавлял от ночных кошмаров и тяжести в желудке. Это было делом терапевта, а не хирурга, но то, что перепадало ему за труды, помогало выжить и прилично питаться всей их восьмерке.
Эти его подработки потихоньку формировали у Яна убеждение, что большинство человеческих болезней имеют нервное, как он говорил, происхождение.
Способности Яна к гипнозу профессор Подорожанский называл магнетизмом и сетовал порой, что рядом с Яном чувствует себя мясником. В эти способности он поверил сразу, после того как Поплавский присутствовал как-то на его операции и на глазах профессора усыпил больного, для которого доза анестезии оказалась недостаточной.
И вот, будто черт из табакерки, в его жизни возник Черный Паша…
В состоянии безнадежности и покорности судьбе Ян дошагал до общежития медицинского института. Он уже взялся за ручку входной двери, как его окликнул дрожащий женский голос. Он обернулся и увидел выходящую из-за высокого, давно не стриженного самшитового куста знакомую хрупкую фигуру.
— Зоя?
Девушка несмело приблизилась. От долгого ожидания её насквозь пробрало холодом и слова из её замерзшего рта вылетали толчками.
— Из-звините, Ян, ноя нем… могла неп… прийти…
— Господи, да вы же вконец замерзли! Почему вы не стали ждать в вестибюле?
— Н… не… удобно… эт… то же… муж… жское…
— Какие мелочи! Никто бы вас не осудил. К нам в гости часто приходят девушки, — успокаивал он, пропуская девушку в открытую дверь.
— Час… сто? — подняла к нему Зоя бледное лицо с замерзшими синими губами.
— Может, не очень часто, но случается.
Некоторые студенты уже вернулись с занятий, и в их комнате у стола за чаем сидели Поэт и Знахарь.
— Я не свожу сияющего взора, узрев ваш лик, прекрасная синьора! — не мог не отреагировать Поэт. Любовь к поэзии занимала у него много свободного времени, но любовь к медицине перевешивала и, как Знахарь и Ян, то бишь Монах, он был одним из лучших студентов на курсе. Кроме того, Поэт из них был самым галантным кавалером. Он тут же подскочил к Зое, чтобы помочь ей раздеться. А вот Знахарь был самым наблюдательным.
— Где же ты, Поплавский, держал эту девушку, что заморозил её почти до бесчувствия?
Он тут же усадил Зою на стул и вручил кружку с чаем.
— Как чуял, что замороженные появятся, травку заварил, — приговаривал Знахарь, набрасывая на плечи девушки овчинный тулуп.
Ян, посмеиваясь про себя их суете, меж тем разделся и причесывался у зеркала.
— Тебе записка на подушке, — сообщил Поэт. Рукой Скальпеля на листке бумаги было написано: "Тебя разыскивает профессор Подорожанский". И время — 15 часов. Час назад. Алексей Алексеевич зря искать его не станет.
— Зоя, вы не торопитесь? — с долей сожаления спросил Ян, сворачивая в шарик записку.
— Часа два у меня в запасе есть.
— Вот и хорошо. Меня профессор срочно вызывает, а вы пока с ребятами посидите, отогрейтесь, они вас не обидят.
— Уходите? Какая жалость! Добро, хоть девушка осталась! — патетически воскликнул Поэт, смотавшийся за очередною порцией кипятка.
Ян нарочито поморщился:
— Слабовато! Впрочем, если вы так расстроены, я могу остаться, — он сделал вид, что расстегивает пуговицу пальто.
— Иди-иди, раз долг тебя зовет! А наш удел — оплакать твой уход.
Ян обернулся на пороге и поймал обращенный на Зою взгляд Знахаря. Ну вот, ещё один влюбился. Поэт не в счет, он — балаболка, до высоких чувств пока не дорос… Кстати, а что хотела сказать ему Зоя?
* * *
Профессора Ян застал на пороге его квартиры: тот собирался уходить куда-то с неизменным кожаным чемоданчиком.
— Что же ты, дружок, на полдня исчезаешь, — укоризненно заметил Подорожанский. — Никто не знает, где ты, что с тобой.
Скажи Ян учителю, где он был, тот наверняка шарахнулся бы от него, как от чумного. Профессор панически боялся советской "машины подавления". Пять лет назад в связи с убийством Урицкого попали под революционный топор все его родственники, знакомые, все, кто имел несчастье работать с Моисеем Соломоновичем, знать его или просто знать тех, кто знал его. К счастью, Алексей Алексеевич был слишком крупным авторитетом в хирургии, а большевики болели, как и самые простые смертные…
Его ученик Поплавский был единственным, перед кем Подорожанский ещё рисковал оставаться самим собой. Когда Алексей Алексеевич узнал, что у Яна, как и у него самого, отец — поляк, он посмеялся, что, скорее всего, их влекут друг к другу общие корни. Окружающие видели в профессоре добродушного чудака, совершенно не разбиравшегося в политике и далекого от реальной жизни. Между тем именно он посоветовал ему вступить в комсомол, мотивируя свой совет обывательским:
— Все вступают!
И добавлял, словно по-латыни его мысль звучала понятнее:
— Тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис.
[41]
— Что же вы сами не вступаете в партию? — спрашивал его Ян, хотя и предполагал услышать в ответ:
— Стар я, друг мой, а в моем возрасте, как говорится, "фастина лэнтэ"!
[42]
Насчет старости профессор преувеличивал: он выглядел значительно моложе своих пятидесяти, но привычка жаловаться на жизнь, жалеть себя постепенно становилась его второй натурой, свойственной многим старым холостякам.
— Смотри на меня, Янек, и делай выводы, — приговаривал он в такие минуты, — мужчина должен жениться на женщине, а не на науке, и производить на свет не диссертации, а крепких, здоровых детей — ей-богу, больше пользы!
В одной квартире с профессором жила его кормилица — шустрая своенравная старушка семидесяти с лишним лет. Она считала и берегла профессорскую копейку и потому недолюбливала вечно голодных студентов, которые подъедали у хлебосольного Подорожанского "все до последней крошки"! За глаза Поэт звал кормилицу Виринею Егоровну Ведьмея Помидоровна. И за столом поначалу всегда ел так мало, что Егоровна даже пугалась и начинала его усиленно потчевать.
— Кушай, Светик, аль невкусно? Сей Сеич баял, каша удалась, а ты нос воротишь!
Когда же в конце концов Поэт не выдерживал соблазна и налегал на еду, старушка расцветала от удовольствия и приговаривала, что Светозар "чистый антилигент"!..
Алексей Алексеевич протянул Яну чемоданчик и, повязывая кашне, делился "семейными" проблемами.
