Наконец Катерина устремила свой взгляд в глаза Наташи, потому что до того смотрела как бы сквозь нее.
— Я кажусь тебе сумасшедшей, да? И ты сейчас соображаешь, уж не влил ли мне доктор чью-нибудь порченную кровь?
— Для того, чтобы начать думать, — усмехнулась Наташа, — желательно мне хотя бы снять пальто и на что-нибудь присесть.
— Извини! — Катерина виновата развела руками. — У меня сейчас состояние человека, которого вдруг вырвали из привычного спокойного сна и он не может сообразить, что к чему, а только щурится от внезапно хлынувшего в его спальню света.
Это тоже было новым в Кате, такое вот настроение и даже такие, несвойственные ей образы.
Катерина повесила на вешалку пальто подруги, усадила её на диван, а сама села на самый краешек, будто собираясь тотчас подняться и устремиться куда-то, и делать что-то, чего она прежде не делала, а теперь хочет попробовать, как у неё это получится.
— Катя, ты помнишь, какой у нас нынче год?
— Тысяча девятьсот тридцать третий.
— Вот именно, а вовсе не тысяча семьсот восемьдесят девятый.
— Год штурма Бастилии?
— Да. И у нас государство рабочих и крестьян.
— Подожди.
Она взяла с этажерки пачку газет и протянула Наташе.
— Посмотри ради интереса: есть ли здесь хоть один номер, в котором не было бы вот этого лица.
Она ткнула пальцем в фотографию Сталина.
— Он один самый умный, самый правдивый, самый проницательный, словом, самый-самый. Вот тебе и монархия. Моно — по-латыни — один.
— Я знаю, что такое моно! — рассердилась Наташа. — Лучше скажи, что в связи со всем этим ты задумала?
— Вот видишь, и тебе надо объяснять! Я только теперь стала размышлять, а почему этого никто не замечает? Не может же все население Союза вдруг ослепнуть и оглохнуть!.. Послушай, когда-то я читала роман одного английского фантаста. Как всегда в подлиннике, у нас такие книги отчего-то не переводят… Книжка показалась мне глупой, но язык был хорош, и я незаметно для себя увлеклась чтением… А сюжет таков: путешественник попадает в страну, которая представляет собой одно огромное болото, и в нем живут люди… Не знаешь, как называются небольшие сухие островки среди болота?
— Кочки?
— Вроде так. Люди и называли себя кочками. Женщина — кочка, а мужчина — кочк… Я бы так перевела… А неподалеку от болота тек ручей, называемый "источником истины", и все люди-кочки постоянно пили из него. Якобы для того, чтобы видеть жизнь такой, какова она есть. Выпил и путешественник. И что же он увидел? Будто никакое это не болото, а огромный шикарный дворец, и живут в нем люди умные и достойные, и жизнь, которую они ведут, заслуживает восхищения, а главный кочк — самый мудрый из всех королей на свете… Когда действие напитка кончилось, путешественник опять увидел то же болото и людей, живущих в его трясине… То есть изменялась не жизнь вокруг людей-кочек, а только их взгляд на нее…
— Понимаю, что ты хочешь сказать: наш народ одурачен так же, как люди-кочки, только вместо источника истины у нас есть источник информации, иными словами, самая честная газета "Правда"?.. Но как ты собираешься донести до народа эту свою правду? Издавать собственную газету? Организовать свою партию?
Катерина поникла.
— Наташа, не торопи меня. В больнице я думала об этом, и мне казалось все таким ясным и понятным, что я не смогла улежать… Надо как-то объяснять людям, что происходит на самом деле.
— А что происходит?
— Мы не сопротивляемся злу. Не боремся с несправедливостью. Я поняла, какую великую силу имеет слово. Раньше и рабочие, и крестьяне знали, что зло — это всякого рода эксплуататоры, а несправедливость — строй, при котором есть богатые и бедные. Причем бедным казалось, что они несправедливо бедные, а богатые — незаслуженно богатые. Теперь вроде нет эксплуататоров, нет богатеев…
— Вот именно, против кого бороться? Против своих же, которые стоят у власти? Как у вас на Украине говорят?
— Бачилы очи, що куповалы…
— Мы как-то с ребятами из цирка на автозаводе выступали и слышали, что говорят рабочие. Знаешь, как они расшифровывают аббревиатуру ВКП (б)? Второе крепостное право. Но говорят это шепотом, а вдруг услышат слуги народа с Лубянки? Утащат в свой подвал, и поминай, как звали!
— Выходит, теперь ничего нельзя сделать? И мы, как овцы, должны молчать и ждать, когда придут и нас зарежут?.. Скажи, что с нами будет? Когда-то ведь ты это могла.
— У меня, наверное, не получится. Я все последние годы старалась забыть о своих способностях. Саше это не нравилось. Он ясновидение ведьмачеством считал. Умолял меня жить, как все люди…
— Саши давно нет, а мы — вот они, и сейчас никакие твои способности для нас не лишние. Начинай!
— Погоди. Что значит, начинай? Думать о стране вообще или о ком-то в частности?
— Подумай о ком-нибудь хорошо знакомом.
— Давай о Яне Поплавском?
— Давай.
Наташа сосредоточилась, и тотчас в мозгу у неё будто полыхнуло. Она ясно увидела тетрадный листок в клеточку и чью-то руку, медленно выводящую крупные полупечатные буквы: " Поплавский Ян Георгиевич говорил на лекции, что великий ученый товарищ Лысенко — оферист!" В доносе так и было написано — аферист через "о"…
— В доносе! Так это же донос! Надо срочно предупредить Яна. Ты оставайся, а я побегу к нему домой.
— Я с тобой.
— Катя, посмотри на себя в зеркало — краше в гроб кладут. Федор мне этого не простит!.
— А я себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится.
— Про меня в будущем пока ничего плохого не сказано, — невесело пошутила Наташа. — Да и про тебя. Давай не будем горячиться и станем делать все по порядку, хорошо?
Она разговаривала с подругой как с нервнобольной, мягко, успокаивающе, и думала о том, что как раз Ян мог бы успокоить Катерину, подлечить её расстроенные нервы… Мог бы, но теперь помощь требуется ему самому.
Она бросилась к вешалке. Катя рядом тоже поспешно одевалась.
— Погоди, давай позвоним, может, он дома?
Трубку взяла дочь Поплавских Варвара.
— Нет, тетя Катя, — сказала она, — папы дома нет, у него сейчас лекция.
— В мединститут поедем, — скомандовала Катерина, на глазах обретая прежний образ женщины уравновешенной и целеустремленной.
Как всегда бывает в таких случаях, трамвай еле тащился по рельсам все время ему что-то перекрывало дорогу; сигналили машины, ругались пассажиры. Но, как говорится, не было бы счастья… Поплавского не пришлось вызывать с лекции. Когда запыхавшиеся женщины подбежали к аудитории, оттуда как раз хлынул поток студентов. Наиболее любознательные все ещё толпились возле преподавателя, но Катерина решительной рукой отодвинула их в сторону и требовательно сказала:
