— Черт знает что! — продолжал ругаться кто-то в доме. Там в соседней комнате зажегся огонек лампы — кто-то начальственный собирался выйти, навести порядок.
Его врач сшиб с крыльца тем же способом, но, падая, военный успел изумленно вскрикнуть:
— Твою мать!
— Товарищ капитан!
Теперь, кажется, проснулись и остававшиеся в комнате дозорные. Они не спешили выходить. Совещались. Петр, пригнувшись у самого окна, слышал, как они переговариваются. Оно и понятно, кто бы в этом глухом селе мог напасть на военный пост? Это же не гражданская война! Не граница. О бандитах в этих краях уже давно не слышно… Как бы то ни было, но выходить никто не спешил.
Здоровые сильные мужики, отъевшиеся на непыльной службе, привыкшие к безропотному повиновению людей, которых они карали и миловали по собственному усмотрению, теперь откровенно перепугались. Как и всякий, имеющий немало грехов на совести и втайне ожидающий за них возмездия. Рано или поздно. Сегодня, им казалось, было ещё рано.
— Ну, и как их теперь выманить, стратег? — вполголоса спросил у Натальи мститель, выводя её из оцепенения — она никак не могла поверить в то, что принимает участие в нападении на военный пост.
— Сделать вид, что дом подожгли, — тем не менее ответила она.
— Молодчина! — он хлопнул её по плечу, как хлопнул бы соратника-мужчину.
— Тише ты, медведь, кости переломаешь! — прошипела она, потирая ушибленное плечо.
Петр сунул ей в руки винтовку.
— Стрелять умеешь?
— Умею.
— Я в сарай, за сеном, а ты стреляй в первого, который высунет нос за дверь!
Никто нос не высунул, но теперь и Наташа слышала, как в доме совещаются.
Алексеев вернулся с двумя охапками сена, которые свалил по обе стороны от крыльца и поджег. Взял у Наташи из рук винтовку, поднял топор, а её заставил отойти подальше, к сараю, и прилечь на снег.
Пламя осветило дом, в котором тут же кто-то истошно закричал: "Горим!" Открылась дверь, и на крыльцо осторожно выглянул мужчина с пистолетом в руке. Он тщетно вглядывался в окружающую темень, но блики пламени мешали разглядеть хоть что-то дальше крыльца.
Почему Петр не стреляет? И сама ответила на мысленный вопрос. Потому что их услышат на другом конце села.
Не услышав выстрела, военный осмелел и быстро сбежал с крыльца, и тут топор его сразил.
Больше никто из дома выйти не пытался. Сено погасло.
— Их там осталось трое, — сказала Наташа.
— И до утра они вряд ли высунут нос, — задумчиво проговорил Петр. — Слышишь, для верности они решили забаррикадироваться.
Наташа тоже услышала, как осажденные закрывают двери на заржавевший засов и подтаскивают что-то тяжелое.
— Ладно, пусть сидят, — решил врач, — нам это только на руку. Видела, у них здесь сани стоят. Сейчас мы поедем, похороним Зою, заберем детей и… В общем, есть у меня одна идея.
Двое резвых лошадок за минуту домчали сани до дома Алексеевых. Петр взял труп жены на руки и, не оборачиваясь, велел Наташе:
— Я все сделаю сам. А ты иди, собирай детей.
Она справилась быстро, как смогла. И все теплые вещи, какие удалось собрать, вынесла в сани, куда одного за другим усадила детей.
Петр вернулся опустошенный, обессиленный, словно сутки провел на каторжной работе. Ни о чем её не спрашивая, он молча сел в сани и взмахнул вожжами.
— Что ты решил? — спросила его Наташа.
— В одиннадцать вечера есть проходящий поезд на Москву. Можно сесть в него и выйти где-нибудь возле Тулы.
— А ты не хочешь поехать в противоположную сторону?
— Куда это? — удивился он.
— На юг. В Туркмению… Не знаю, что решишь ты, а мне нужно именно туда. У меня в Ашхабаде дочь, муж, подруга с детьми.
— Поезд в ту сторону по расписанию пойдет меньше, чем через час.
— Думаешь, на санях мы не успеем?
— Успеем… если, конечно, за нами погоню не вышлют.
— Кого ты имеешь в виду?
— Тех, что остались в доме. Они сообщат второму, основному дозору, и нас перехватят на какой-нибудь станции.
— Считаешь, их нельзя оставлять в живых?
— Считаю, — упрямо кивнул он. — А там… видишь, снег начинается, через пару часов такая метель разыграется… Ты поезжай с детьми вперед, за селом остановись. Если через пятнадцать минут меня не будет…
— Ты должен быть! Не забывай, у тебя дети. Твой долг перед Зоей воспитать их.
— Я постараюсь, — буркнул он. — Тебя послушать, так я будто нарочно лезу на рожон.
— А если это так и есть?
— С лошадьми-то управишься?
— Когда-то могла. Думаю, вспомню, что к чему.
Две молодые крепкие лошадки легко протянули сани несколько сот метров. Стояла глубокая ночь, но от лежашего вокруг снега исходил легкий свет тьма вовсе не была кромешной.
Наташа вдруг с запозданием вспомнила, что в сарае видела ещё двух лошадей и подумала, не догадается ли Петр вывести их из сарая, прежде чем его поджечь. Врач не делился с нею своими планами, но она почему-то была уверена — Петр решится на поджог.
Дети спали, а Наташа, дрожа от волнения, прислушивалась к каждому звуку. Вдруг она услышала один за другим два выстрела, а потом к небу взметнулся яркий столб огня.
Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она услышала топот копыт — кто-то ехал верхом.
А что, если Петра убили? На помощь запертым товарищам приехали те, из дозора на другом краю села, освободили их, устроили засаду, а подошедшего Алексеева попросту застрелили в упор?
Тогда кто сюда скачет? Наташе захотелось изо всей силы хлестнуть лошадей и помчаться по дороге на станцию, куда скоро должен подойти проходящий на юг поезд. Наверное, за эти несколько минут она на несколько лет постарела от страха. Не столько за себя, сколько за детей…
Это был Петр. Он не просто ехал верхом, а вел в поводу ещё одну лошадь.
— Поехали быстрей! — крикнула он. — Поезд стоит на станции всего одну минуту. А если вообще не остановится?
— Зачем тебе вторая лошадь?
— На всякий случай, — отмахнулся он.
На станцию они примчались вовремя. Дежурный удивленно наблюдал, как Наташа вытаскивает из саней слишком легко одетых детей, которые со сна и от холода жмутся друг к другу.
Петр сбросил с коня какой-то огромный полушубок, которым Наташа смогла укрыть сразу всех четверых.
Дежурный был тот же, и Наташа обратилась к нему уже как к своему знакомому.
Она опять попыталась сунуть в руку железнодорожнику крупную купюру, но он её с обидой оттолкнул.
