Они ещё плотнее вжались в холодный шершавый камень, и Борис сказал:
— Наташенька, давай поцелуемся на прощанье… на всякий случай.
Они поцеловались, и Наташа торопливо произнесла:
— Боря, прости, я не сказала тебе самого главного.
— Для меня главное, любишь ли ты меня?
— Люблю. Но есть ещё кое-что не менее важное… Я жду ребенка.
— Ребенка? Ты ждешь ребенка?! Спасибо тебе, Господи! А я боялся, что на земле после меня ничего не останется… Ты должна немедленно уходить, слышишь? И сберечь нашего ребенка во что бы то ни стало! Я их задержу, у меня есть ещё пять патронов… Что ж, если мне все-таки придется кого-нибудь убить, я буду знать, ради кого… Иди!
Он толкнул Наташу, и она, пригнувшись, метнулась в сторону тропинки, но тут раздался выстрел, молодая женщина покачнулась и рухнула вниз с обрыва…
ЭПИЛОГ
Наташа открыла глаза, но ничего не увидела. Что случилось? Неужели она ослепла?. Во рту было сухо и, казалось, язык распух и едва умещается во рту. Что с ней? Она тихонько застонала.
Тут же рядом раздался шорох, над нею кто-то склонился и поднес к губам кружку. Жидкость в ней была горьковатой, и Наташа хотела сказать, что ей нужна простая вода, но ничего не сказала, потому что жажда сразу прошла.
Она хотела подумать ещё о чем-то, но опять уснула.
Во второй раз она проснулась уже со страхом, что зрение действительно ей отказало, и потому глаза открывать боялась, хотя под веками было странно светло.
Наконец она решила открыть один глаз и тут же опять зажмурилась — она лежала на полу у открытой двери, и прямо на её лицо падал луч солнца.
Наташа попыталась сосредоточиться и вспомнить, где она и что с нею произошло. Услужливая память тут же показала картинку: по трапу парохода с чемоданами от неё уходит дядя Николя, а она, грубо отшвырнутая оголтелой толпой, падает спиной на каменный причал.
Вот почему у неё болит спина: она повредила позвоночник… Но тогда что с головой, отчего она чувствует на ней какую-то повязку? Ударилась ещё и головой?
Кстати, где она лежит? Наташа попробовала повернуть голову, но ей удалось лишь скосить глаза — лежала она на полу в какой-то хижине. Даже в шалаше. Ничего похожего она прежде не видела ни в самой Одессе, откуда должна была уехать с дядей в Швейцарию, ни в её окрестностях… А, впрочем, что она видела в этих окрестностях… Но уж точно не горы!
Теперь она сфокусировала взгляд на двери, в которую был виден кусочек пейзажа: хижина, в которой она лежала, наверняка находилась где-то в горах…
Неужели она никак не может пошевелиться? Наташа довольно легко повела плечами и почувствовала, что под каким-то колючим грубо-шерстяным одеялом она голая…
Внезапно, свет в хижине будто померк, потому что на пороге её возник какой-то мужчина очень странного вида: в длинном полосатом халате и черной бараньей шапке.
— Кто вы? — испуганно спросила она. — Кто?
Он присел подле неё на корточки и сказал, положив ладонь себе на грудь.
— Садык.
И с усилием повторил её фразу:
— Кто вы?
— Оля. Ольга Лиговская.
— Оля, — повторил он, не обратив внимание на остальное. — Оля.
— Вы говорите по-русски?
Он медленно покачал головой.
— Я ранена? — все же попыталась уточнить она. — Голова…
Она попыталась поднести руку к голове и, хотя с трудом, ей это удалось. Он внимательно следил за её движением, и когда она коснулась грубой перевязки, его лицо просветлело:
— Голова, — кивнул он и проговорил что-то на незнакомом ей языке.
Дядя Николя всегда говорил о способности к языкам своей любимой племянницы. Скорее даже, воспитанницы. Уже через месяц она научилась понимать Садыка и узнала, что он — пастух, пасет овец вблизи границы. Он случайно заметил тело женщины, почти повисшее на стволе молодого деревца, остановившего её падение в пропасть.
К счастью, пуля, ранившая Наташу, лишь задела её по касательной, сорвав кожу с головы. Правда, контузия при этом оказалась такой серьезной, что Наташа никак не могла вспомнить, почему она оказалась на тропе так близко от государственной границы СССР.
После перестрелки пограничники нашли на тропе тела маленького мальчика, мужчины лет тридцати и местного проводника, который зарабатывал тем, что переправлял желающих уйти за кордон…
Три года прожила Наташа в кишлаке с Садыком, пока к ней наконец не вернулась память и стало понятно, что за документы оказались при ней. Она осознала, что тогда от сильного удара о дерево у неё случился выкидыш, но к тому времени от Садыка у неё уже был двухлетний сын.
Наташа была благодарна своему спасителю, но все же, хотя и не сразу, приняла решение уехать. Ее благодарность, увы, не была равнозначна любви, и Садык не стал ей препятствовать.
Теперь он вполне прилично говорил по-русски и, благодаря Наташе, которую по-прежнему звал Олей, научился читать и писать.
Провожая её с сыном на вокзал — она возвращалась в Москву — Садык плакал. Наташа уговаривала его учиться, ведь её пастуху было всего лишь тридцать лет…
Со Швейцарией она смогла связаться лишь двадцать пять лет спустя. А встретиться с дочерью, подругой и внуками ещё через три года.
Катерина-таки вышла замуж за Астахова. К тому времени он уже умер, а его вдова была богатой женщиной. С согласия Катерины и самого Пашки Астахов усыновил мальчика и дал ему свою фамилию.
В свое время Николай Николаевич уговорил обоих молодых людей поступить в медицинский институт. Павел и Ольга поженились, когда он учился на третьем курсе, а она на втором. Первого своего сына Астаховы назвали Николаем. Так звали и сына Наташи.
После смерти Николая Николаевича Павел возглавил его клинику, а Ольга стала известным врачом-психотерапевтом.
Неожиданно легко Наташа отыскала Яна Поплавского и Альку. Она просто написала в адресный стол Владивостока, и ей выслали их адреса.
Наташа по прибытии в Москву экстерном окончила пединститут и теперь преподавала в университете французский и немецкий языки. Вскоре она смогла увидеть Яна с Варварой, которая приехала поступать в театральный институт и остановились у неё в квартире.
Ян так и не женился.
— Не смог найти такую, как Танюшка, — признался он. — Зато Арнольд с Виолеттой живут, не тужат. Уже троих нарожали. Знахарь женился. В той тьму-таракани, куда он уехал по своему обыкновению.
Он внимательно посмотрел на Наташу.
— А ты как, не жалеешь, что в свое время из России не уехала?
— Жалей, не жалей, — улыбнулась она, — только кто меня спрашивал. Дважды я пыталась уехать, и оба раза родина насильно меня возле себя удерживала. Значит, не судьба мне жить на чужбине.
