— Побегом, — невозмутимо поправил он, идя по другую руку от той, в которой Тоня держала поводок. — Кстати, куда мы идем?
— Едем, — отозвалась Тоня, подходя к своей «Ниве» со стороны водительского места.
— Вообще-то через два двора отсюда у меня стоит «мерседес».
— Моя «Нива» к здешним улочкам привычней.
— Почему обязательно куда-то ездить? — спросил он. — А нельзя, например, посидеть вон на той лавочке?
— Нельзя! — отрезала она. — Раз у нас вопрос жизни и смерти, лучше посидеть где-нибудь вдали от людских глаз.
— Ты покрутела прямо на глазах, — усмехнулся он, — с чего бы? Если ты помнишь, я не верю в перерождение человека. Жизни и смерти, надо же!
— Чтобы Тато вдруг стала Антониной — в это ты не веришь.
— Тебе всегда была свойственна некая литературность.
Тоня откинула свое сиденье, и Джек привычно проскользнул на заднее место.
Михаил сел в машину, поглядывая, как Тоня выруливает наверх из узкой улочки.
— Ладно, сегодня ты правишь бал, — согласился он. — Год жизни без мужчины делает женщину мужественнее. Как выясняется. Считаешь, на природе я размякну и ты возьмешь меня голыми руками? Тато, ты по-прежнему ведешь себя как ребенок.
— А почему ты думаешь, что я хочу тебя брать? Я хочу с тобой договориться. Полюбовно.
Она замолчала, и Михаил не стал продолжать разговор.
Улица, конечно же, была освещена, но, на взгляд человека постороннего, весьма странным образом. Небольшой кусок асфальта, за которым свет будто обрывался и падал в никуда, а также не было фонарей по улице вверх и по улице вниз. Получалась как бы сценическая площадка, этакое приглашение к выступлению на ней.
Тоня поставила машину повыше, на выезде с улицы. Вверх улица Мира выходила на улицу Германа Куренного, обычную двустороннюю. Освещать ее у совхозного начальства уже не хватало средств, и потому лишь тусклые фонари во дворах граждан чуть разрежали царивший на ней мрак.
— Да, не скажешь, что здесь уютно, — поежился Михаил. — Может, в машине посидим?
— Ты боишься? — удивилась Тоня.
— Как-то не по себе, — признался он, усмехнувшись в ответ на ее удивленный взгляд. — Так и кажется, что по ту сторону света сейчас вылезет что-то огромное…
— Я думала, ты не боишься ничего. Ты всегда был так спокоен, так немногословен и суров. А тут — надо же! — образами мыслишь…
Она откинула свое сиденье и выпустила Джека.
— Пойди побегай, пока я с дядей поговорю.
— С дядей! — фыркнул Михаил. — Тебе давно пора иметь детей!
— А кто меня уговаривал подождать?
— Если женщина хочет родить, она не слушает никаких уговоров.
Вообще-то не только она пользуется запрещенными приемами. Теперь ее покладистость оборачивалась против нее. Идеальная жена, блин! Оказывается, он этого вовсе не ценил, как ей казалось, а посмеивался над Тоней. Для кого тогда она все пять лет семейной жизни что-то изображала?
Тоня присела на резную лавочку и показала глазами на место рядом с собой. А потом она задала вопрос, который в последнее время ее мучил:
— Скажи, Миша, почему ты женился на мне?
— По расчету, — криво улыбнувшись, проговорил Михаил.
И эта его фраза прозвучала для Тони как гром среди ясного неба.
Глава восемнадцатая
Она смотрела на мужа растерянно, чуть ли не со слезами. Неужели это правда?
— Ты говорил, что любишь… — недоуменно протянула она. — Я считала, что это само собой разумеется… Погоди, что значит по расчету? Если не считать наследной бабушкиной квартиры, я же была бесприданницей.
Он фыркнул.
— Да не нужна была мне твоя наследная квартира! Ты думаешь, расчет — непременно деньги? Расчет для меня — иметь тихую, послушную жену, которая не жаждет особых развлечений, несмотря на свою богемную профессию. Сидит себе дома, потихоньку малюет акварельки, не задает дурацких вопросов, не требует объяснений…
— Но я не сидела дома, — проговорила уязвленная Тоня, — я преподавала в художественной школе…
— Ну и какую часть семейного бюджета составлял твой заработок?.. Молчишь? Я подскажу: примерно одну двадцатую. Но я решил: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. В конце концов, если это придавало тебе особую значимость в собственных глазах… Это меня тоже устраивало в тебе: этакое негромкое желание работать. В школе. За небольшой оклад. Ты ведь не хотела во что бы то ни стало делать карьеру?
Тоня как зачарованная кивнула.
— Вот. У тебя было невинное развлечение, и все, никаких особых амбиций. А я, прежде чем женился, насмотрелся на жен-карьеристок, жен-активисток, жен-бизнесменш… Брр!
— В общем, я была бессловесной, тихой и неинтересной…
— Между прочим, хорошей женой. Пока не решила полезть не в свое дело.
Вот оно, начинается! Сейчас он скажет: ты слишком много знаешь! Или что говорят в таких случаях тем, кого хотят убить?!
Но Михаил не делал никаких резких движений, не пытался к ней подвинуться, протянуть к ней руки, так что напряжение Тоню немного отпустило.
— Послушай, — продолжал говорить он, — я услышал краем уха на этой Надеждиной вечеринке… Ты стала делать скульптуры?
— Деревянные, — кивнула Тоня.
Михаил взял ее за руку, потрогал ладонь.
— И правда, мозоли. Ты меня удивляешь. У меня вообще впечатление, что я женился вовсе не на той женщине. Вернее, как будто моя жена ушла и не вернулась, а теперь под ее фамилией живет какая-то другая женщина.
— Скорее всего ты меня просто не знал. Как, впрочем, и я тебя… Но ты не откажешься ответить на вопрос, не совсем относящийся к нашей с тобой беседе?
— Задавай, — милостиво согласился он.
— Как ты узнал, что Надин муж — Грэг — умер?
— Элементарно. Я официально обратился в посольство США — у меня есть такие возможности — с заявлением Надежды о разводе.
— Она сама его написала?
— Я сам его написал! — рассмеялся он. — Да какая разница? От них мне нужна была всего лишь реакция. И она последовала. Заявление мадам Нади Грэг Хендерсон не может быть удовлетворено по причине смерти ее мужа Грэга Хендерсона.
— А я, честно говоря, думала, что ты ее обманул.
— Хорошего же ты мнения о собственном муже!
— Да уж не лучшего.
— Ты меня расстроила. Я считал, что наш брак еще можно спасти.
— Теперь убедился, что это не так? Ну так отпусти меня!
Он отодвинулся подальше и с усмешкой посмотрел на Тоню.
