— У тебя глаза болят? — спрашивает подругу Евгения.
— Не глаза, а глаз, — прыскает Маша и медленно будто стриптизерша лифчик снимает свои очки — колеса.
Да, прятать есть чего! Под левым глазом у неё такой огромный синяк, что глаз опух и не открывается, зато другой, правый, непривычно воинственно блестит.
— Красиво?
— Смотря, на чей вкус! — медленно говорит Евгения, вдруг со стыдом вспоминая свою нелепую идею насчет того, что неплохо бы Маше изменить мужу.
— Если тебя не шокирует мой вид, я, пожалуй, сниму очки, — между тем говорит Маша. — В комнате сидеть в очках — моветон!
— Не шокирует, — говорит Евгения. — Кто это тебя?
— Любимый муж Сереженька! Кому бы ещё пришло такое в голову? Я так хохотала!
— Хохотала?!
— Ну да! Сережа себя всегда считал суперменом. Мол, он ни при каких обстоятельствах не теряет самообладания. А женщин бьют только слабаки. Сильные их себе подчиняют. И вдруг… Посмотри, какая шишка, — вдруг озабочивается она, — это я башкой о шкаф стукнулась!
Евгения покорно трогает шишку и кивает, не сводя с Маши удивленных глаз. Она не только не расстроена, а даже будто гордится следами побоев.
— Ты наверное, хочешь знать, за что? — насмешничает Маша. — Ему почему-то не понравилось сравнение с таким благородным животным, как олень. Радовался бы, что не с козлом!
Она улыбается.
— Так сильно ударил из-за оленя? — "врубается" Евгения.
— Правда, не из-за всего оленя, а только верхней части.
— Имеешь в виду рога?
— Конечно, что же я ещё могу иметь в виду!
— Ты сказала, что Сергей — олень…
— Нет, я сказала, что у него рога как у оленя!
— Но в прошлый раз ты сожалела, что не видишь никого достойного.
— Ой, Женечка, человек предполагает, а Бог располагает! Вчера не было — сегодня есть. Представляешь, выхожу я из офиса, а Витя как раз поднимается мне навстречу. Собственно, я тогда ещё не знала, как его зовут. Вдруг я цепляюсь каблуком за эту дурацкую металлическую решетку для чистки обуви и начинаю падать, Человек я, как ты можешь догадаться совершенно неспортивный, группироваться, как другие не умею, и при падении разбиваюсь вдребезги! Так бы я и расшиблась, если бы не он!
— Да кто он-то?
— Я же тебе говорю: Виктор. Ты его не знаешь. В общем, он меня подхватил, и мы познакомились.
— Давно это было?
— В минувший понедельник. Для кого-то понедельник — день тяжелый, а мне, я заметила, именно в понедельник везет.
"Не может быть такого совпадения! — думает Евгения. — У неё тоже Виктор?"
— С недавних пор меня прямо стали преследовать совпадения, — слышит она голос Маши. — Виктор, оказывается живет с в соседнем с тобой доме.
— Он — симпатичный? — спрашивает Евгения, чтобы хоть как-то поддержать разговор: этого не может быть!
— Он — умный, — Маша улыбается, — и добрый. Мы знакомы всего пять дней, а кажется, я знаю его всю жизнь!
— Как же Сергей узнал обо всем?
— Я ему сказала, — безмятежно признается Маша. — Если жена не ночует дома, что можно придумать?
— Не ночует! — ужасается Евгения. — Ты же говорила, что панически его боишься.
— Боялась… Все прошло, как с белых яблонь дым. Собственный муж меня не узнает. Казалось, я должна была чувствовать себя виноватой, а я выгляжу победительницей. Даже мой синяк, как полученная в бою рана… пусть теперь он боится! Вчера ко мне подъехал, а я говорю "Не хочу. Ты в сексе не разбираешься, думаешь только о себе, а мне так и заболеть недолго!"
— Машка!
— Не беспокойся, Женечка, ничего ему не сделается. Сказки все это, будто мы, женщины, мужиков калечим своими неуместными замечаниями. Мол, они — такие уязвимые! А мы? Стоило мне встретить нормального мужика, посмотри, что со мной стало! Я хочу, внутри все поет, радостью не с кем поделиться. Потому к тебе чуть свет примчалась… Да, кстати, будь осторожна: Сергей на тебя злость затаил. Считает, что твой дурной пример на меня подействовал.
Мысли у неё скачут — непривычное состояние для рассудительной, спокойной Маши, она никак не может к этому привыкнуть.
— Женечка! Впервые в жизни я… как бы это сказать… Не нравится мне это идиотское слово — оргазм. Такое насквозь медицинское, будто речь не о людях идет, а о подопытных морских свинках… По-моему, я даже сознание потеряла. Витька испугался, трясет меня: "Маша! Маша!" А я где-то летаю. Теперь я знаю, почему некоторые женщины ходят хмурые и злые. Потому, что не кончают!
— Мария, что за откровения!
— Точно! Будут меня убивать, я сейчас и умру с улыбкой. Потому, что я — женщина. И могу доставлять удовольствие мужчине! — Она лукаво улыбается. — Возможно, и не одному! А то этот мент поганый чуть было меня не угробил. Как женщину. Если бы не Витюша! Жека, я ему готова ноги целовать!
— Маш, пожалуй, экзальтация нам не к чем. В крайности-то зачем бросаться?
— Конечно, я шучу. Но ты не можешь себе представить, что чувствует такая, как я, уже погибающая и вдруг воскресшая для новой жизни!
— Почему не могу? Могу. Зато ты теперь можешь догадаться, почему мы с Аркадием разошлись!
— Неужели и ты…
— И я. Немного в другом варианте, но итог тот же: неуверенность в себе, как в женщине, желание махнуть на себя рукой и просто плыть по течению, ощущение того, что для тебя жизнь закончилась. Что ты больше никого не сможешь взволновать, а тебя никто не сможет полюбить…
— Бедная ты моя! — Маша обнимает и целует её.
— Я больше так не думаю. Бывает, конечно, ещё приступы слабости. Так сказать, Отрыжка прежней жизни. Теперь я даже верю, что ещё найду свою половинку!.
— Ты вроде погрустнела, — участливо склоняется к ней Маша. — Что-то не заладилось?
— А у кого все сразу ладиться? Сначала надо помучаться. Лучше о себе расскажи. Что ты решила?
Теперь на Машино ясное чело набегает облачко грусти.
— Свиданье было без любви, разлука будет без печали, — перефразирует она известное изречение. — Заметь, мудрецы все за нас сказали: умный человек может быть влюблен, как безумный, но не как дурак! И потому я не могу не признать, что как бы ни был симпатичен мне Виктор, он — не герой моего романа.
— Но Сергей-то был твоим героем!
— Ты права, остатки юношеского романтизма покидают нас медленнее, чем хотелось бы… Витюша не подойдет мне по той простой причине, что я человек домашний. Я не представляю себе жизни вне семьи; легкая, необременительная связь не для меня. Я уже знаю, как буду докучать ему своим постоянством, стремлением к уюту и спокойной жизни… Я не представляю себе жизни вне семьи, а он — ветер, эфир, странник.
