– Есть у него корысть. Отыскать некий важный документ, который, как подозревают его товарищи, мог остаться в имении, в бумагах моего покойного батюшки.
– Но это вовсе не аксиома, что он найдется, – уточнил Мамонов.
– Помилуйте, какая аксиома. Скорее всего гипотеза. Но обстоятельства сложились так, что мы не можем пренебрегать даже такой малой надеждой.
– Тогда лучший выход – покончить с этим делом немедленно, – сказал Иван Георгиевич, от нетерпения уже приподнимаясь из-за стола.
– Но доесть-то я могу? – поинтересовалась я, удивляясь про себя, что такой воспитанный человек, как наш исправник, может, пусть и ненадолго, выйти из себя, забыв про всяческий этикет.
Зимин и Веллингтон при этом дружно хохотнули.
Я потому не торопилась выйти из-за стола, что в голове моей бродили самые противоречивые мысли. Причем ныне, при солнечном свете, они куда легче вылепливались в образы отчетливые, реальные, чем те – ночные, смутные и непонятные.
Я украдкой оглядывала сидящих за столом мужчин. Джим аккуратно ел блин, макая его в густую сметану. Зимин нехотя помешивал ложечкой чай. Явно смущенный Мамонов перебирал пальцами лежавшую подле тарелки салфетку.
Зимин никакого нетерпения не выказывал – выглядел спокойным. Джим вовсе казался равнодушным, как если бы его происходящее нисколько не волновало. Что же тогда так заторопился Мамонов? Неужели он думает, что случившиеся в имении убийства и покушения впрямую связаны с тем, что мы сейчас собирались откопать?
Наконец я встала из-за стола, и мужчины тоже с явным облегчением последовали моему примеру.
Как нельзя кстати появился Исидор, и я приказала ему выделить двух крепких парней, чтобы помогли нам откапывать зарытые вещи.
Заслышав наши голоса, из кухни выглянула Аксинья с намерением последовать за нами следом.
– Помоги пока Егоровне, – сказала я. – Займитесь с ней хотя бы вестибюлем – там по-прежнему ни стула, ни кресла.
Аксинья с видимым неудовольствием оставила меня. Кажется, ей стало нравиться, что в доме постоянно что-то происходит. Ей хотелось быть участницей этих событий. Глупая девчонка просто не понимала, что порой это может быть опасно.
Мужчины все оказались вооруженными. На мой вопросительный взгляд поручик пояснил:
– Это я предложил. Кто его знает, сообщат вашему слуге-разбойнику, он со своими ватажниками нагрянет... опять врасплох застанут. Негоже давать такой шанс беглому крепостному.
Впрочем, я и не спорила с его доводами, хотя сама при этом отчего-то не испытывала никакого беспокойства.
Против ожидания мы сразу нашли нужные приметы: и яблоню, и куст красной смородины, то есть торчащие из неглубокого пока снега голые веточки.
Скрепя сердце – как хотелось эту процедуру проделывать самой! – я отдала самодельную карту Амвросия поручику Зимину. Тот шагал взад-вперед по заснеженной земле, бубнил про себя цифры шагов и командовал приставленным ему крепостным:
– Отметьте здесь!
Потом сам взял в руки лопату и прочертил на снегу квадрат.
– Копайте!
Против ожидания – я все же думала, что возникнут какие-то трудности или место окажется не тем, – прошло все гладко, без препятствий.
Рогожа, в которую были завернуты вещи, оказалась нисколько не подпорченной – скорее всего потому, что прошло слишком мало времени.
Странно, что ничто во мне не дрогнуло. Словно случился самый обычный акт: откопали и откопали, ничего особенного. В конце концов, мы же выкапывали не чьи-то чужие вещи, а временно спрятанные свои...
Исидор, приведший слуг, подходить ближе не стал – остановился поодаль и стоял, как бы ожидая нового приказания.
Я подошла к нему.
– Исидор, у нас с вами есть один очень важный разговор.
Он поднял на меня глаза. Я впервые обратилась к нему на вы. В глазах его зажглась надежда как бы со знаком вопроса: неужели?
– Я все знаю, – кивнула я его вопросительному взгляду. – Найдите меня после обеда.
Он согласно кивнул и пошел прочь, расправив плечи. До этого он ходил словно скособочившись.
Слуги вытащили огромный узел и под предводительством поручика понесли его в дом, расположив посреди все еще пустого вестибюля.
Света, струящегося из окон, оказалось достаточно, чтобы все рассмотреть. Я стояла рядом с Веллингтоном, а Мамонов и Зимин перебирали вещи.
Мне передали больших размеров шкатулку, кажется, запертую на ключ, а себе Зимин под моим одобрительным взглядом взял какой-то плоский сверток в вощеной бумаге, перевязанный и даже скрепленный сургучной печатью.
По-моему, поручик едва не подпрыгивал от нетерпения.
Появившимся Егоровне и Аксинье я сказала:
– Посмотрите, сколько здесь серебра. Пересчитайте и доложите.
– Непременно, матушка! – бодро откликнулась Егоровна, присаживаясь над узлом.
Я едва не рассмеялась. Хотя слуги нет-нет да и называли меня «матушкой», привыкнуть к такому обращению было трудновато.
– Теперь все довольны? – сказала я, нарочно не торопясь открывать шкатулку.
Мне хотелось убедиться в том, что Джим Веллингтон вовсе не был заинтересован в моей находке. Ведь иначе просто невозможно было объяснить ни его приезд сюда, ни поведение во время всех произошедших в имении событий. Он казался слишком уж спокойным, слишком всегда рядом. Словно он выслеживал дичь и ждал, когда она подойдет к нему на расстояние выстрела.
Конечно, я ничего не дождалась. В смысле никакого неверного шага. Нетерпение проявил Мамонов:
– Ну же, княжна, не томите. Покажите нам, что там за драгоценность такая?
– Пойдемте в гостиную. Там мы сможем все спокойно рассмотреть, сидя за столом.
Я пошла впереди, а мужчины за мной. На ходу я спросила Зимина:
– А вы, поручик, свои сокровища все еще не осмотрели?
– Хотелось бы, как и вам, присесть где-нибудь и не спеша, в спокойной обстановке... Если позволите, я пройду в кабинет вашего покойного отца.
– Пожалуйста, идите. – Я не смогла скрыть разочарования. Неужели Зимина нисколько не интересует выдающаяся драгоценность? – Но если вы помните, там все равно нет стола.
– Ничего, я заметил – возле стеллажа с книгами имеется небольшая конторка. Я вполне смогу поработать и за ней.
Глава семнадцатая
Итак, в гостиную мы пошли втроем: Мамонов, Веллингтон и я. Мне казалось, что к такому событию, как осмотр драгоценностей, соберутся все, но Зимин ушел со своими бумагами, а Ромодановский лежал раненый...
Едва я так подумала, как Кирилл собственной персоной появился перед нами, все еще бледный, но довольно бодрый.
