— Забери её отсюда и делай с ней все, что хочешь! Хоть убей, невелика будет потеря.
На другой день к нему пришел Аслан. Хан покривил душой, говоря, что Аваджи — единственный, кто попросил в жены рабыню, побывавшую в его шатре. До него был Аслан.
Аваджи тогда ещё начинал служить простым нукером, а место любимца при хане как раз и занимал этот могучий спокойный джигит. Тури-хан не думал, что Аслан, суровый воин, может когда-нибудь размякнуть душой под влиянием женских чар. Особенно такой негодной женщины, как Заира. Тогда звали её не так. Как, хан давно забыл. Да и не все ли равно, как зовут рабыню?
Пришел Аслан чуть свет. Сидел на пятках у шатра, ждал, когда хан проснется. Чтобы упасть ему в ноги и сапоги целовать.
— Отдай мне в жены Заиру. Все, что у меня есть, забери. До смерти верным псом твоим буду. Отслужу, себя не жалея!
Не понял, как оказалось, ханской милости. Мало того, что получил на ночь девку нетронутую, тут же захотел большего. Не подумал, что та, кого он просит, владыку оскорбила!.. Уж не рассказала ли она ему, как над ханом потешалась? И не смеялись ли они оба над ним этой ночью?..
— Я бы с радостью тебе её отдал, — лицемерно улыбнулся Тури-хан. — Но прежде я обещал её Эталмас. В желтой юрте, видишь ли, девок не хватает.
И злорадно отметил, как покрывается смертельной бледностью загорелое лицо Аслана…
Но Аваджи он и во второй раз не отказал: пусть забирает Заиру. Наказана она так, что вряд ли и до смерти забудет. И теперь обе женщины, каждая из которых нанесла обиду Тури-хану, станут жить вместе. Кто знает, может, в один прекрасный день он пожелает рассчитаться с ними обеими. Тем легче это будет сделать…
Вернулся Аваджи в свою юрту не так чтобы очень довольный, но успокоенный. Говорят, девки, что живут в желтой юрте, бывают преданными слугами. Тому хозяину благодарны, что дал им лучшую долю. Хотя трудно сказать, какую благодарность можно получить от этой Заиры. Ходят слухи, что из-за неё хан чуть было не лишился своей мужской силы.
Главное, что он исполнил просьбу Аны. Чего ей волноваться из-за такого пустяка, как служанка!
— Как ты думаешь, надолго вы пойдете в этот Ходжент? — с замиранием сердца спрашивала его ночью Анастасия.
— Думаю, не больше чем на месяц, — нарочито равнодушно отвечал Аваджи, хотя если честно, то и он волновался: так надолго они ещё не расставались.
— Кто станет рассказывать мне притчи? — грустно спрашивала его она.
— А ты придумывай их сама, — отшутился он.
— Но я не знаю, как, — она не поняла его шутки.
И Аваджи вдруг загорелся этой мыслью. Ведь когда-то в юности его учитель-дервиш рассказывал о женщине-гречанке, жившей много веков назад, которая в совершенстве постигла мелодию слов.
— Я могу рассказать тебе, как это делается, — предложил он.
— Нет, — задумчиво сказала Анастасия. — Я думаю, мне предначертано судьбой иное.
— Что? — простодушно поинтересовался Аваджи.
— Пока не знаю.
Впервые она утаила от любимого истину, а он сам пока не понял, что в их жизнь вошло нечто очень важное. Сегодня, проснувшись среди ночи, Анастасия едва не вскрикнула в голос. Ее руки светились в темноте войлочной юрты.
Глава пятнадцатая. Тяжело быть князем
Князь Всеволод быстро шел на поправку.
Он будто в одночасье сбросил с себя хворь, так надолго приковавшую его к постели. Уже в Иванов день вышел он к своей дружине, и добры молодцы его дружно взревели, засуетились, как застоявшиеся в конюшне жеребцы.
— Здрав будь, княже! — кричали они. — Здрав будь!
А воевода Лебедяни, коим недавно стал Михаил Астах, батюшка пропавшей жены Всеволода, даже смахнул набежавшую слезу.
Народ облегченно вздохнул. Всего два года назад Лебедянь позвала Всеволода княжить над собой. Целовали крест на верность ему, потому столь долгая болезнь князя внесла смуту в сердца людей: неужели придется звать кого другого?
Время тревожное: ходили слухи, будто мунгалы затевают новый поход на Русь, а тут князь лежмя лежит…
Крепок оказался корень у Всеволода, выкарабкался! Радовались, но без наушников не обошлось. Мол, вызывали к князю чародейку из леса, которая колдовством богопротивным вдохнула жизнь в умирающего.
Но таких было мало. Умные люди от них, точно от назойливых мух, отмахивались.
После того, как князь к народу вышел, уже на другой день выехал он с дружиною своею, в поле поразмяться.
Послали на радостях гонца в Псков, к родителям князя, а через два дня посланец вернулся, чтобы передать Всеволоду великую просьбу старшего брата Владимира — батюшка с дружиной в литовских землях задержался, а тут на землях псковских стали половцы шалить: угонять в рабство людей русских, разорять имущество горожан и землепашцев. Требовалось дать им укорот, но у брата для того слишком мало сил оставалось.
Князь с дружиной поспешил на зов близкого родича и во главе своих ратников нанес половцам немалый урон, надолго отвратив их от земель псковских.
В сражениях Всеволод себя не щадил, бросался всегда в самую гущу схватки, но не брали его ни стрела, ни меч, ни копье. Точно вдруг стал он заговоренным.
— Судьбу испытываешь, Всеволод? — неодобрительно осведомился у него Владимир. — Грех это. Жить надо столько, сколько Богом отпущено.
— Зачем мне такая жизнь? — горевал князь. — Без любимой жены, без Анастасии, мне и свет не мил.
— Смирись, — говорил Владимир, — раз так Богу угодно… Думаю, надо тебе другую жену искать. Продолжать свой род, как нам предками завещано.
— Другую? — ужаснулся Всеволод.
— Другую!
Шло время. Князь вернулся из похода целым и невредимым. Выглядел здоровым, только теперь его лоб у переносицы пересекали две глубокие морщины.
Он ещё ничего не решил, а в народе уже распространилась весть, будто князь себе жену ищет.
По случаю возвращения дружины из похода на княжеском подворье закатили пир. Простому люду на площади столы накрыли, а знатные бояре и дворяне гости князя — были приглашены в палаты.
Лучших родов девицы на выданье собрались в тот день на княжеском дворе. Затевали игры, хороводы водили, и всякая норовила своей красой князя в сердце поразить. Только мало веселился Всеволод. Видно, крепко сидела в сердце дорогая зазнобушка-жена. И как ни хотел он думать, что ещё объявится Настенька, а сердцем понимал, что навряд ли когда увидит ее… Княжеское дитя рабом станет. Какое от таких мыслей веселье?!
Как-то месяц спустя после похода вызвал к себе князь конюшего Лозу.
— Много лет служил ты мне верой и правдой, дядька Даниил. Воин из тебя был справный, воспитатель добрый, и конюший — лучше не надо. Но что получается? Мой самый верный дворянин так и остался без достойной награды.
