— Дети с тобой?
— Со мной. Они ждут своего отца.
Он было облегченно вздохнул, но опять напрягся, стараясь удержаться на краю сознания.
— Сегодня в полночь кто-то из горожан… предатель… откроет ворота, чтобы впустить в город наши войска. Поторопись, предупреди своих!
— Аваджи!
— Оставь меня, ты мне уже ничем не поможешь. Возвращайся и предупреди: наши дети не должны погибнуть!
Лоза, вместе с Анастасией склонившийся над раненым, видел усилия, которые тот предпринимал, чтобы не потерять сознание и втолковать ей что-то очень важное.
— Что он говорит? — Лоза тронул молодую женщину за плечо.
— Он говорит, — вымолвила она растерянно, — что в полночь кто-то в Лебедяни откроет монголам ворота!
Глава сорок восьмая. Выход или только отсрочка?
Как и договорились с госпожой, некоторое время спустя после её ухода Робешка опять сбросила вниз веревку, чтобы втащить Анастасию на стену. Все это время, пока молодой боярыни не было, холопка не находила себе места от тревоги за нее.
Робешка единственная из всех была посвящена в планы Анастасии. Холопка не только помогала ей в сборах, но и прикидывала, как лучше привязать к бревну неподвижное тело её раненого мужа. Самой Анастасии придется плыть, держась за бревно. Вода нынче шибко холодная, и если ноги сведет судорогой, Робешка советовала уколоть себя кинжалом.
Наверху на стене Анастасию уже ждало теплое шерстяное одеяло и целая фляжка крепкой браги.
Возле рва наконец-то появилась фигура, закутанная в знакомый плащ. Женщины нарочно выбрали именно его. Даже в темноте он отливал красноватым светом и был потому заметен. Но, как Робешка ни вглядывалась, никого возле фигуры хозяйки не заметила. Выходит, муж Анастасии приказал долго жить. Какое горе для её госпожи!
Темная фигура остановилась у городской стены и дернула за веревку. Холопка тут же взялась за неё покрепче, всем телом упираясь в камень стены. С тех пор, как боярышня стала матерью двоих детей, она здорово потяжелела!
Наконец Анастасия добралась до верху, Робешка протянула ей руку, чтобы помочь перебраться через выступ стены, и вдруг замерла на месте, будто её разбил паралич: это была вовсе не боярышня, а мужчина с бородой и усами!
— Иисусе Христе! — холопка тихо пискнула от страха.
— Тише! — сказал мужчина, к счастью, знакомым голосом. — Это я, Лоза…
Анастасия с Лозой тащили бесчувственное тело Аваджи. Даниил тянул, держа за плечи, Анастасия — за ноги, потому до места, где поджидал их Головач, добирались долго. Аваджи потерял сознание и уже в себя не приходил.
— Тяжеловат-то иноверец! — тяжело выдохнул Лоза. — Эдак мы до Холмов его всю ночь тащить будем!
Он с удивлением услышал довольное хихиканье Головача.
— Да ты, никак, ожидаючи, умом тронулся?
— Оборони, бог! — ничуть не обиделся тот. — Но я ведь без дела сидеть не могу…
— Что удумал на этот раз?
— Носилки!
— Носилки? Но до леса — не ближний свет.
— Лес — не лес, а и в кустарнике пара крепких прутьев найдется.
Теперь Лоза заметил, что его товарищ стоит в одной рубахе, ежась от поднявшегося к ночи холодного ветра.
— Никак зипуном пожертвовал?
— Что зипун, — небрежно махнул Головач. — Ничего ему не сделается. Вон ножом два тонких деревца срезал да в рукава сунул. Небось, полегче будет нести, чем волоком.
— Вдвоем с Анастасией понесете, — сказал ему Лоза. — А мне придется ко рву вернуться.
Анастасия отдала ему свой плащ.
— Без него тебя Робешка и поднимать не станет. Руками щупать придется, где в стене выемка имеется. По правую руку от выемки будет висеть веревка. Дернешь за нее, Робешка тебя поднимет. Хорошо, дядька Лоза, что ты телом худ. Случись на твоем месте Глина… Боярыне Агафье скажи, пусть детишек бережет!
Она прикоснулась к руке уже шагнувшего к бревну Лозы.
— Последнее. Никому в Лебедяни не говори, где я.
— Даже матушке?
— Даже ей. Скажи лишь, что просила за меня не беспокоиться. Бог даст, свидимся!
— Никому не скажу, — пообещал Лоза и поцеловал в лоб, коснувшись мокрой от слез щеки. — И не реви! Моя Прозора — врачеватель знатный. Она твоего нехристя и из могилы вытащит!
А теперь он стоял и уговаривал онемевшую от страха Робешку прийти в сознание и сказать, где ныне князь Всеволод. Не в своих же палатах!
— В караульне, что возле ворот, — со всхлипом вздохнула она. — А боярышня-то где? Боярыня Агафья меня убьет!
— Не убьет. Я сам поговорю с нею. А твое дело отныне — рот на замке держать.
— Нашла боярышня своего мужа? — с замиранием сердца спросила холопка.
— Нашла. И ныне с ним в безопасном месте, но о том знаем лишь мы с тобой, да?
Робешка неуверенно кивнула.
— Анастасия просила тебя и дальше хранить все в тайне. Она очень на тебя надеется.
— Скажите госпоже, — холопка подняла голову, — что Робешка скорее умрет, чем слово вымолвит!
— Скажу, — Лоза отвернулся, чтобы скрыть улыбку — девка выглядела забавно: лицо серьезное, бровки нахмурены. — А теперь веди меня в караульню. Давно её построили?
— В аккурат за месяц, как поганые налетели. Наш боярин супротив был: зачем нужна такая большая, а ноне доволен, что князь его не послушал…
Караульная была сработана на совесть: каменная, как и крепость. Даже крыша у неё была сделана по-особому — крыта не соломой, не деревом, а выточенными из камня плитами. Факелы по обе стороны от входа позволяли разглядеть её как следует.
Робешка довела Лозу до места, а сама побежала домой, моля бога, чтобы боярыня заснула и не учинила ей допрос.
В караульной было тепло. Небольшая печурка, как видно, давала достаточно жара, чтобы все время кипятить небольших размеров медный котел для заварки брусничного или смородинового листа или сушеных ягод.
Дружинники, вернувшиеся из дозора, сидели вокруг стола, и суетливые отроки подливали им горячего питья. Тут же, на столе, стояло огромное блюдо с пирогами — постарались лебедянские женки.
Князь Лозе обрадовался, троекратно облобызал.
— Совсем ты в своих Холмах о нас забыл, в палаты и носа не кажешь… Постой, а как же ты к нам добрался? Насколько я знаю, мои соколы никому ворота не открывали.
— Как добрался? Через стену перелетел! — пошутил его бывший конюший и попросил: — Ты бы, княже, переговорил со мной с глазу на глаз — дело у меня к тебе важное.
— Пойдем на крыльцо, — решил князь, — а заодно и поглядим: не перелетит ли через стену ещё кто холмский?
