— Это почему же? — из вредности возразила Сима.
— А потому что хороших женщин не так уж много, как принято считать. И по теории вероятности они не могут все сконцентрироваться вокруг Серафимы Назаровой.
— А она — хорошая женщина?
— Хорошая, — сказал Володька с некоторой заминкой, взглянул на нее: не смеется ли?
— А как же тогда говорят: скажи, кто твой друг, я скажу, кто ты? Иными словами, если мои подруги — плохие, значит, и я сама такая?
— Запутала меня и радуешься. Я вовсе не это хотел сказать… По крайней мере эта Таня, что сегодня приходила, надеюсь, к разряду твоих подруг не относится?
Ну вот, как говорят в штате Алабама: дай негру палец — откусит всю руку. Стоило ему позволить обсуждать ее подруг, как Сумятин тут же стал их перебирать и отсеивать, не спрашивая мнения самой Симы!
— До чего же ты строга ко мне, Серафима! — усмехнулся он, почувствовав перемену в ее отношении. — Все оттого, что знаешь: я тебя люблю. Человек всегда так или иначе эксплуатирует чувства другого, если в них уверен.
— Ну и как же я эксплуатирую твои чувства?
— Держишь меня в напряжении типа: шаг влево, шаг вправо — и иди, Сумятин, куда глаза глядят.
Сима смутилась. Ей казалось, что он не догадывается, что уже стоит на пороге и один его срыв — все: она больше его подле себя не потерпит!
— Ты уж совсем меня каким-то монстром выставил, — нарочно обиделась она, отмечая про себя: недаром говорят, что любящее сердце — вещее.
Может, она не знает как следует и Володьку? Думает, что может им вертеть, как хочет, а в последний момент вдруг выяснится…
Что бы ни выяснилось, Сима и одна не пропадет. Так что не стоит забивать себе голову, что у Володьки там, глубоко внутри. Что бы ни было, ей по большому счету неинтересно.
Глава 6
После выходных дней Сима опять осталась в доме одна. То есть дети приходили из школы и уходили — редко кто, кроме Леры, торчал дома просто так. У всех дела. Особенно у младшего, Кирюшки. Этот снует туда-сюда, словно шустрый жучок. Топ-топ-топ — пробежал в свою комнату, что-то схватил и опять — топ-топ-топ — вниз по лестнице.
Сима слегка подтянулась на руках — от долгого лежания у нее заныла спина. Что-то она совсем рассобачилась. Некоторые говорят, что даже при переломах надо понемногу двигаться, так кости быстрее срастаются. А она лежит да философствует. Второй день размышляет о том, насколько она до сего времени толком не знала своих друзей и знакомых.
Одна Вера из всех — на виду. От нее сюрпризов ждать не приходится. Как чукча, что видит, о том и поет. В смысле говорит. И предсказывать можно заранее, как она на Симины действия отзовется.
Та будто почувствовала, что Сима о ней думает, позвонила:
— Ты дома?
— Конечно, нет, — ядовито отозвалась Сима.
— А где? — растерянно удивилась та.
— По саду гуляю! — И чуть ли не крикнула в образовавшуюся тишину: — Да где же мне еще быть, загипсованной?!
— А я думаю, мало ли, может, тебя Володя на руках вынес.
— Он же на работе.
— Так я еду?
— Конечно, езжай! Давно бы уже в дороге была, все с экивоками…
— Какая ты, Назарова, умная, — отчетливо вздохнула в трубку Вера.
Она и в самом деле почти тут же появилась у Симы, видно, звонила ей уже из маршрутки. Вошла в босоножках на каблуках, упруго ступая. Не привычная Вера, а будто совсем другой человек.
Алексей, услышав звонок, открыл ей калитку. Но обрадовался, что теперь мать не будет так внимательна к нему и он сможет потихоньку улизнуть из дома. Потому что она от нечего делать — мысленно он мог позволить себе покритиковать родительницу — пристает к нему с уроками, а когда он сидел над книгами сразу после школы?
Вера вошла в комнату к подруге какая-то взъерошенная, раздраженная и тем опровергающая недавние рассуждения Симы о том, что она предсказуема.
— Надеюсь, мою юбку ты никуда не задевала? Не продала, на кусочки не изрезала? — с порога сварливо поинтересовалась она и взглянула на Симу неприязненно, словно уличила подругу в каких-то кознях против нее. Как если бы намеревалась наконец с ней разобраться.
Серафима удивленно вскинула брови, но ничего не ответила, потому что вопрос был глупый. Спросила только:
— Чего это ты разгуливаешь посреди рабочего дня? Раньше, насколько я знаю, ты никогда не позволяла себе удирать с работы. К тому же Володька еще не пришел, а значит, в холодильнике — шаром покати. Чем, скажи на милость, я буду тебя кормить?
— В крайнем случае, с твоего позволения, сама пойду и в холодильнике пошарю… И не сбивай меня!
— Ах, простите, вы же небось речь заготовили! Давай, валяй!
— Куда ты меня толкаешь, а? — продолжала напирать Вера. — Кого ты из меня лепишь, Пигмалион доморощенный?
— Вообще-то Пигмалион ваял, а не лепил, — все же заметила Сима. Пока еще спокойная.
— Ты хочешь сказать, что во мне не может быть ничего интересного, кроме ног?!
Опять недоуменное молчание.
— А какая у меня душа, сколько извилин в голове, что, никому не интересно?!
— По одежке встречают, по уму провожают, — пожала плечами Сима. — Народный фольклор. Да и природа, как ты считаешь, по какому принципу устроена? Например, ты когда-нибудь задумывалась, почему так красивы бабочки?
Сима напоминала себе особу из анекдота, которая учила сына тому, что происходит между мужчиной и женщиной на примере птичек. Дались ей эти бабочки, что она все примеры берет именно из их жизни?
— Потому, что мало живут. Им побыстрее нужно спариться, а потом окуклиться, если я не забыла биологию… Что ты меня запутываешь своими бабочками. При чем здесь это?
Сима откинула голову немного назад, чтобы как следует оглядеть подругу: что же это ее так разозлило? Злость на саму себя — не могла сообразить того, что ей подсказали? И она изменилась так, что, наверное, знакомые не узнают. К таким ногам ей захотелось приставить что-нибудь соответствующее, но пока не может самой себе ладу дать. То есть она не знает, что делать дальше, и потому злится. Не получается без Симы обойтись.
— А при том, что живут они недолго и потому им некогда философствовать. Тем более что нечем. Главное — да, друг друга заметить и спариться… Теперь мимо тебя, я думаю, мужчины равнодушно не проходят, даже при том, что пока ты — всего лишь полуфабрикат.
— Прекрасно. Теперь ты еще и уверяешь, что у меня ума столько же, сколько у бабочки с ее булавочной головкой!
«Да-а, — подумала Сима. — Кажется, мое участие в судьбе Веры становится похожим на работу режиссера в драмкружке психбольницы! Куда я полезла, а? Надо было и ее к бабушке Серафиме отослать. Но теперь, наверное, уже поздно отрабатывать задний ход?» А вслух она поинтересовалась тем же тоном:
