— Конечно. Маюсь возле телефона: звонить, не звонить, а вдруг вы уже спите?
— Кое-кто, ты права, спит…
— Ясно, кому не спится в ночь глухую…
— Ольга!
— Не буду. Ты сидишь или стоишь?
— Стою.
— Тогда сядь, а то упадешь. Врача — того хирурга, что был в гостях у Быстровой, — убили!
— Знаю, мне Серега сказал.
— Он что, с ментами контачит?
— У него половина кадров — бывшие милиционеры. Было бы странно, если бы они шефу ничего не рассказывали. А тебе кто сказал?
— Лешке знакомый опер позвонил. Мой супруг мрачно шутит. Говорит, интересно — кто следующий?
— А вы так и не поставили бронированную дверь! Все выступала: «Кому мы нужны?!» Может, вы к нам переедете? На время.
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
— Оптимистическое утверждение.
— Мы с тобой так и не поговорили с Инной Викторовной…
— Думаешь, это она своего мужа с лестницы столкнула?
— После того как убила любовницу? Не смеши.
— В твоих детективах герой уже все бы раскопал, а мы с тобой поговорили со всеми, а никакого озарения на нас не снизошло и никакого вывода мы не сделали.
— Однако заразительное это занятие, ты не находишь?
— Нахожу… Кстати, Сергей говорит, что догадывается, кто это.
— А ты, конечно, не смогла его как следует допросить.
— Как же, скажет он!
— Минус вам, Лариса Сергеевна, не знаете, как мужа воспитывать. У него не должно быть тайн от жены.
— Ты знаешь, как воспитывать, — фыркнула я, — небось своего муженька ко мне привела, чтобы с моей помощью расколоть. Со стороны виднее.
— Лешка уже машет, чтобы я закруглялась. Позвони мне с утра, ладно? Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Ну до чего шустрая у меня жена! — сказал мне в самое ухо Сергей, а я от неожиданности подскочила на месте. — Буквально нельзя глаз сомкнуть…
— И захрапеть, — добавила я с досадой: интересно, долго он так стоял? И много ли слышал?
— Не спится детворе?
— Ты как на допросе, честное слово! Не спится. Позвонила подруге — ей тоже не спится. Поговорили. Ни о чем. Что еще тебя интересует?
— Ладно, не заводись. Я был не прав. Отлучил тебя от такого интересного дела, как частный сыск, да еще и пытаюсь ограничить поступление информации извне.
— С чего вдруг такое раскаяние?
— Может же во мне иной раз просыпаться совесть.
— Подозрительно мне это… Иными словами, мы с Ольгой можем продолжать беседы с подозреваемыми?
— Даю вам зеленую улицу.
— Спасибо, отец родной! Интересно, что ты потребуешь взамен?
— Любви. Одной только любви! — Он поднял меня на руки. — Лара, мы стали часто раздражаться, и это мне не нравится. Наверное, я слишком долго жил, не включая эмоции, и успел превратиться в бесчувственного чурбана…
— И слишком долго воспринимал женщин как существа второго сорта.
— Нет, нет, — запротестовал он, дыша мне в ухо, — к моей жене вообще неприменимо понятие сортности. Она элита российских женщин!
— Не подлизывайся!
— Ты права, подлизываюсь. И кто бы сказал прежде, что я, боевой офицер, стану этим заниматься!
Смеется. Ладно, я не возражаю против такого ухаживания, пусть в шутку. Я могла бы по пальцам перечесть, сколько раз Сергей меня о чем-нибудь просил. Или упрашивал. Он в самом деле скуп на красивые слова и ухаживание.
Если бы я вела дневник, то записала бы по датам, когда Шувалов преподносил мне цветы. В честь рождения сына. На два Восьмых марта. И на два дня рождения. День свадьбы я не считаю, потому что цветы для него купил Корней и буквально сунул в руки ошарашенному жениху.
— Что с тобой? — шепнула я ему в тот день. — Ты как будто не ожидал такого события.
— До сих пор не верится, — ответил он, стоя перед алтарем, то бишь под металлическим гербом России на стене загса. — Я ведь ехал сюда и рисовал себе всякие мрачные картины, включая и эту, в загсе, только возле тебя не я, а совсем другой мужчина.
— Может, ты не хотел жениться? — поинтересовалась я — реакция жениха меня удивила.
А когда заведующая загсом произнесла обычную фразу: «Объявляю вас мужем и женой…» — Сергей даже засуетился. Не сразу сообразил, на какую руку надеть мне обручальное кольцо. И стал тянуться к левой, хотя я протянула ему правую.
Вот что было странно для боевого офицера!
Наверное, это я не права, что всякую заминку — как, например, то, что Сергей не торопился рассказывать мне о знакомстве с Еленой — я расцениваю не в пользу мужа. Или как сигнал о том, что пора насторожиться. Можно подумать, за плечами у меня несколько неудачных браков, потому свой печальный опыт я и переношу на брак нынешний.
А если это всего лишь то, что называют привыканием друг к другу? По сути дела, все поступки Сергея я меряю по себе: что бы я сказала на его месте, как бы поступила? Но он-то другой…
Дело даже не в семнадцати годах разницы между нами. А в том, как мы смотрим на мир, что считаем допустимым, а что нет. Надеюсь, у меня хватит ума понять Сергея и принять его взгляды, но не будет ли это «привыкание» односторонним? Я приму его таким, каков он есть, а Сережа не пожелает последовать моему примеру и станет меня гнуть и ломать?..
Не дай Бог, чтобы мои мысли оказались пророческими!
Глава 24
Как ни странно, алкоголь Наташу не забирал. Кажется, и Марата тоже, так что в конце концов он махнул рукой:
— А ну ее, эту водку! Можно подумать, рядом со мной не красивая женщина, а дружбан, с которым мы говорим о работе и о всякой ерунде. Давай-ка лучше пойдем покурим. Ты куришь?
— Дым пускаю. Изредка, — призналась Наташа.
— Откровенно говоря, курящих женщин я не люблю, но если они курят изредка — не возражаю.
— А почему вообще ты стал бы возражать? — начала задираться Наташа. — Мы для того не слишком близки…
— Так в чем же дело? — сразу подхватил Марат, но, взглянув на ее отстраненное лицо, сказал: — Я бы возражал потому, что Бог создал табак в утешение мужчинам, а вовсе не женщинам.
— А чего это вдруг он решил утешать мужчин?
— После того как он создал женщину, Бог понял, что надо хоть как-то загладить вину перед сильным полом.
— Это ты сам придумал?
— Нет, конечно, украл у Марка Твена. Ладно, понемногу кури, а то еще подумаешь, что я домостроевец какой… Дверь-то здесь открывается?
