А та, что она себе думала? Что он вернется к ней после всего, что было?
Ребенок болезненно толкнулся у нее в животе, и это Наташу так испугало, что она некоторое время боялась дышать. Таким образом сын напоминал о себе.
Обычно это был лишь небольшой толчок, словно ребенок внутри Наташи всего лишь устраивался поудобнее. Теперь же он злился: «Мамаша, о чем ты думаешь! Разве все твои мысли не должны быть только обо мне?» Это она так за сына подумала.
Глава девятнадцатая
Наташа проснулась в половине десятого. Так поздно она еще не просыпалась. Видно, и в самом деле устала от дороги и от того, что долго не могла сомкнуть глаз.
Стаси на соседней кровати уже не было, и Наташа поторопилась встать. Неудобно спать, когда другие уже поднялись.
Она заглянула по пути в ванную, умылась, почистила зубы и пошла искать остальных обитателей квартиры. Нашла их по запаху. Все трое собрались на кухне. Людмила что-то жарила у плиты, а Любавин и Стася сидели у стола, оживленно беседуя.
Они несколько приглушали голоса, хотя Наташа, пока не проснулась, все равно никаких звуков из кухни не слышала.
Ее собеседники не сразу заметили, так что она успела схватить часть их разговора.
— Лучше ей ничего не сообщать, — говорила от плиты Людмила. — Это и хорошо, что вы решили сегодня уехать. Увози ее. Зачем девчонке эти стрессы?
— Его что же, и судить теперь будут? — спросила Стася.
— Все зависит от тяжести нанесенной травмы. Хотя видели бы вы этого Федьку: амбал, на полголовы выше Пальчевского и, наверное, в полтора раза шире. Шкаф, одним словом. А попал в больницу с травмой черепа, следствием которого явилось тяжелое сотрясение мозга…
— Ты прямо как врач вещаешь, — заметила Любавина и в ту же минуту встретилась взглядом со стоявшей на пороге Наташей. — Доброе утро, Наташенька.
Стася и Любавин повернулись к ней с такой поспешностью, словно Наташа застала их за чем-то непристойным.
— А кого это теперь судить будут? — спросила та как ни в чем не бывало.
— Ты все слышала? — вопросом на вопрос ответила Стася, не торопясь, впрочем, удовлетворить ее любопытство.
Впрочем, Наташа и сама поняла: случилось что-то с Валентином. Кого-то он травмировал. Не иначе, в пьяном угаре. Тогда почему они все трое так шепчутся, словно не произошло самое рядовое явление: подрались по пьянке два алкоголика.
Наташа произнесла про себя это слово впервые, имея в виду Валентина. Она, собственно, не была уверена, что Пальчевского уже можно так называть, потому что не улавливала разницу между алкоголиком и пьяницей. И вникать в это не хотела.
В родне у них не было сильно пьющих. Так им повезло, как любила приговаривать мама. Даже Валерка, работающий в бизнесе и тусующийся среди склонных к употреблению алкоголя парней, спиртным не злоупотреблял.
— Сейчас завтракать будем. Я заканчиваю жарить оладьи, — сказала от плиты Любавина. — Ты уже умылась, Наташенька?
Как маленькой! Хотят удалить ее и наскоро между собой посоветоваться, что ей говорить, а что и утаить. Подумаешь, она уйдет. Конспираторы хреновы!
Наташа удивилась собственным мыслям: чего это вдруг ей ругаться захотелось? Она прежде вообще таких слов не употребляла. Даже мысленно.
Но, как бы там ни было, от двери она напоказ отошла быстро, но едва скрылась с их глаз, как тут же будто споткнулась. Остановилась и даже наклонилась, будто заколку выронила, — на случай, если кто-то из «заговорщиков» захотел бы выглянуть в коридор. Жаль, на домашнем тапке нет шнурков, а то она притворилась бы, что один из них завязывает.
Отправили ее умываться? А вот фиг вам! Не в детском саду, чтобы делать это по два раза.
— Валентину вашему, думаю, уже ничем не поможешь, — сказала Стася. — А Наташке навредим.
— Нет, Стася, вы не правы, — мягко сказал Любавин. — Пальчевского рано списывать со счетов. По-моему, он сейчас просто мстит всему свету по принципу: назло кондуктору возьму билет и пойду пешком. И потом, сколько он там пьет!
— Вот, вы сами сказали, только другими словами, что он просто инфантильный.
— Инфантильный? Нет, все не так просто… Еще полгода назад Валентин работал на фабрике главным механиком. А стал он главным в двадцать семь лет. И могу сказать как руководитель предприятия: лучшего главного я не видел… Не может человек настолько раздваиваться, чтобы в домашней обстановке быть диаметрально противоположным тому, каков он среди коллег. Скорее всего у него слишком уязвимая психика.
— Я читала, что люди, вышедшие из интернатов, в большинстве своем психически неустойчивы, — заметила Людмила.
— Неустойчивая психика! — фыркнула Стася. — Он не барышня и не подросток, чтобы о психике думать. Настоящего мужчину непросто сбить с пути. Сегодня он, выходит, главный механик, а завтра — алкаш? Не верю я в случайности. А теперь его еще и посадят. Вот вам и весь расклад.
— Психика у мужчин так же уязвима, как у женщин, — не согласилась Людмила. — Просто считается, что мужчина не должен этого показывать…
— Давайте не делать поспешных выводов насчет алкашей и прочего, — заговорил Любавин. — Возможно, я и сам кое в чем виноват. Не слишком хорошо проявил себя как руководитель, вовремя не вмешался… Обманчивым оказалось впечатление о нем как о человеке крепком. Ведь механиком он был от Бога, с рабочими находил общий язык. А если учесть, что кое-кто из них зону прошел… Такой авторитет, между прочим, дорогого стоит. Получилось, я разозлился на него. Он как бы меня подвел. Я же его в главмехи выдвинул, а он моего доверия не оправдал.
— Толя, что ты говоришь, — подала голос Любавина, — зачем взваливать на себя вину за то, в чем ты не виноват. Взрослому здоровому человеку вовсе не нужна нянька. А особенно в лице директора предприятия…
Наташа поняла, что разговор затягивается. А ей что же, так и стоять в коридоре, притворяясь, что она за чем-то там нагибается? Она повернулась и решительно пошла обратно.
— Вот что. Я все знаю. Можете не скрывать от меня подробности и не думать, будто нас так просто сбить с ног.
— Кого это нас? — испуганно взглянула на нее Стася.
— Нас с сыном. И знайте, никуда я не поеду, пока не выясню, что случилось и как Валентину можно помочь. И вообще не считайте меня тяжелобольной. Беременность не болезнь, а естественное состояние женщины.
Она села за стол, куда Людмила уже поставила тарелку с оладьями. Некоторое время на кухне царило молчание. Потом Любавина достала из холодильника вазочку со сметаной и сказала как ни в чем не бывало:
— Видите, какая у нас сметана. Ложка стоит. Тут недалеко, в частном секторе, наши знакомые корову купили. Хозяйка была моим парикмахером, а сейчас сама свою буренку доит и то творог делает, то сметану, то масло сбивает. У женщины талант открылся… И что интересно, ей нравится быть фермершей даже в нашем суровом климате…
