— Есть тут у тебя один… мой бывший главный механик, — без экивоков и танцев от печки сказал тот.
— Никак Пальчевский, — усмехнулся полковник, демонстрируя свою память. — Как же, как же, статья 206 — злостное хулиганство. Нанесение тяжких телесных повреждений.
— Никаких там тяжких нет! — вроде бы с раздражением заговорил Любавин; судя по всему, ему не хотелось защищать человека, который не только не оправдал его доверие, а и опустился ниже канализации, и теперь само заступничество за такого человека выглядит непозволительной слабостью для руководителя предприятия. — Этот Брага уже бегает по больнице как конь, бутылки в тумбочке прячет… Ей-богу, Игорь, дело выеденного яйца не стоит. Вор у вора дубинку украл! Вот, я даже заключение врачей больницы принес.
Он передал товарищу документ.
Игорь Тимофеевич долгим взглядом посмотрел на товарища, потом на Наташу — словно что-то припоминая, и скользнул взглядом по содержанию бумаги.
— Иными словами, если бы не некоторые обстоятельства, то ты и просить бы за него не стал?
— Не стал бы, — жестко ответил Любавин. — Не мальчик резвый, взрослый человек, а ведет себя… черт знает как! Обиделся, видите ли, женщины его не поделили…
Наташа покраснела и укоризненно взглянула на него.
— Извини! — Он качнул головой, словно лошадь, отгоняющая назойливую муху. — Я потому и видеться с ним не захотел. Не терплю слабаков и истериков.
— Крут ты, батенька, ох и крут! — сказал хозяин кабинета. — А где же ваш злостный хулиган жить-то будет? Со своим товарищем он поругался. На вокзале спать? И опять к нам попадет, но уже за бродяжничество?
— Отчего же. — Любавин говорил, стараясь не смотреть на Наташу; боялся, что она плакать начнет? — У него есть однокомнатная квартира. Я сегодня с утра с его бывшей женой разговаривал. Она и вещи Пальчевского туда перенесла.
Надо же, на Валентина сердится, ругает его всяко-разно, а из Тамары квартиру выдавил. Одному человеку вполне подойдет. Наташа в ней жила, знает. Комната двадцать квадратов, кухня девять…
— Ну, если жилье у него есть…
Игорь Тимофеевич не глядя набрал какой-то короткий номер.
— Майстренко, приведи ко мне задержанного Пальчевского.
Глава двадцать первая
Никакие чувства не отразились на лице Валентина, когда его ввели в кабинет полковника. Ни при виде бывшего начальника, ни при виде Наташи. Точно все чувства у него атрофировались и жил он по привычке, безразличный ко всему.
— Стыдно хулиганить, Пальчевский, — сказал ему Игорь Тимофеевич. — Человек с высшим образованием. Тебе с последнего места работы такую характеристику дали, хоть в Думу выбирай. Люди верят…
Валентин явственно усмехнулся, что разозлило полковника.
— Хочешь сказать, что по жизни ты — наш клиент, парень? Что тебя отмоют, переоденут, а ты при первой же возможности опять в обезьянник запросишься? Ты, Пальчевский, один из немногих детдомовцев добился того, чего не добивались и дети из благополучных семей. Все прошел, всего сам добился, а тут… Как хочешь, но у тебя остался последний шанс, и если ты его упустишь…
— Мы можем идти? — сказала Наташа, которую подмывало вскочить и бежать отсюда со всех ног.
— Можете, — кивнул полковник.
Любавин предложил ей руку, и они вышли из кабинета. Пальчевский, судя по дыханию сзади, шел следом. Оглядываться Наташе не хотелось.
Немного не доходя до машины, Любавин бросил Валентину:
— Минуточку!
И зачем-то сам пошел к машине, чтобы там говорить с собственной женой.
Наташа с Валентином остались стоять. Он — все в той же рваной футболке, все в тех же стоптанных сапогах и с многодневной щетиной, в которой — теперь при свете особенно видно — пробивались седые волоски.
— Так и будешь молчать? — спросила Наташа.
— Ах да, по этикету я должен говорить. Ну хорошо, начнем светскую беседу: сколько ты заплатила за меня в этот раз?
— Не понимаю, что тебя так задевает? — нарочито удивленно сказала Наташа. — Если человек продается, рано или поздно за него назначают цену.
— Хочешь сказать, в своих бедах я сам виноват?
— А ты хотел бы разделить вину между нами?
Впервые за все время он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом.
— Ты изменилась.
— Положение обязывает.
— Ты вышла в большие начальники?
— Я вышла в будущие матери. И хочу родить сына, который сможет за себя постоять. Но ведь для этого его надо воспитывать, а с моим прежним характером, боюсь, ничего бы не получилось.
Теперь он смотрел на нее, уже не отводя взгляда.
— Ты уверена, что это не дочь?
— Медики сказали определенно.
— Определенно…
— А чего ты вдруг озаботился? — рассердилась Наташа. — Я вовсе не настаиваю, что ребенок от тебя.
— Не от меня? А от кого? — показное равнодушие в момент слетело с него. — Хочешь сказать, у тебя есть другой мужчина?
Ага, ему, оказывается, не все равно?
— Это я к тому, что мне от тебя ничего не надо, — сказала Наташа, тоже не отводя взгляда — пусть не обманывается, она все видит, как и то, в какое состояние он себя привел! — Так что и не пытайся меня обидеть. Достаточно того, что я знаю, кто отец моего ребенка. Сегодня я уеду, и ты можешь продолжать столь любезное твоему сердцу дело.
— Какое? — не сразу понял он.
— Продолжать пить и деградировать, проливая слезы над своей несчастной судьбой. И ходить напоказ во всяком рванье: мол, глядите, люди добрые, до чего довели меня гнусные бабы!
— Если ты меня презираешь, зачем вытаскивала?
— Чтобы впоследствии сказать сыну: я сделала для твоего отца все, что смогла.
К ним от машины, поговорив с женой, вернулся Любавин и обратился к Валентину:
— Пальчевский, вот ключ от твоей квартиры. Там, говорят, и все вещи твои. Есть во что переодеться. А впрочем, это уже не мое дело! Но хотя бы душ принять сможешь… Или ты решил не мыться, чтобы достичь запаха вокзальных бомжей?
Чувствовалось, что он раздражен и едва сдерживается, чтобы не отвесить Пальчевскому хорошую затрещину.
— Ты не прав, Васильич, — безмятежно ответил ему Валентин. — Я каждый день моюсь. Правда, в основном холодной водой…
— Что ты юродствуешь, Валентин! Если тебе хочется перед матерью своего будущего ребенка спектакль устраивать, флаг тебе в руки, а мне смотреть на это не хочется.
Он сердито повернулся и пошел прочь.
— Мне тоже пора. Прощай!
Наташа догнала Анатолия Васильевича и взяла его под руку.
