До первой клинической больницы мы добрались без приключений. Даже прогуляться в темноте по парку не потребовалось. Роман сунул охраннику в нос свое удостоверение, и мы преспокойно проехали на больничную территорию. Встали прямо перед входом в корпус, где находилась палата Гольдберга.
— Нас не пустят внутрь, — пессимистично спрогнозировала я, припомнив прошлое позднее посещение и войну с персоналом.
— Предоставь это мне.
Рома не зря считался великолепным адвокатом. В умении блестяще разрешать споры, недоразумения и противоречия ему не было равных, хотя немалую роль тут играли и деньги, которые он ненавязчиво, но щедро рассовывал направо и налево. Профессионал!
Мы поднялись в реанимацию кардиологического отделения. И там, не встретив никакого сопротивления, дошли до палаты Гольдберга. Дверь в нее была плотно закрыта.
— Может, они на ключ его заперли? — предположила я. — Чтобы не убежал или чтобы к нему никто не проник?
— Не может такого быть! Это незаконно! — возмутился Рома. — Я им дверь выломаю, а потом скажу, что Александр Самуилович звал на помощь.
— Может, спросим ключ в ординаторской? — предложила я, но потом вспомнила: в двери нет замка, только задвижка. — Он сам заперся изнутри! Надо покричать и постучать.
Мы покричали и постучали — безуспешно. Тогда Роман с размаху навалился на дверь. И в этот момент она распахнулась, а мой «жених» пулей влетел в палату, тут же упав на кого-то.
Я рванула следом и обнаружила, что на полу уже барахтались двое мужчин, поодаль валялся пустой шприц, а смертельно бледный больной на кровати не подавал признаков жизни.
Моментально сориентировавшись, я заорала в коридор:
— Человек умирает! Скорее! — А потом перепрыгнула через дерущихся и разъединила «систему» с иглой. Вряд ли Лев ввел отцу лекарство или яд отдельно, скорее всего «преданный» сынок добавил препарат в уже вводимый раствор.
Затем я начала делать невезучему клиенту непрямой массаж сердца, в это время Рома одолел наконец противника и вывел его вон. В палату прибежала медсестра с набором ампул в карманах и кулаках. Она одобрила мои действия, сообщила, что доктор в другом отделении, но сейчас придет, и намеревалась сделать инъекцию, но я ее остановила.
— Ему что-то ввели.
— Что? — спросила она.
Я пожала плечами, не переставая давить на грудину старика, и вновь заорала:
— Рома! Выясни у него, что было в шприце!
С пару минут, показавшихся мне вечностью, из коридора доносились лишь загадочные звуки, затем «жених» отозвался:
— Говорит, строфантин.
— Ясно, — отреагировала медсестра и отобрала несколько ампул, набрала из них лекарства и ввела в вену Гольдбергу.
Александр Самуилович крепко цеплялся за жизнь, и вскоре его сердце заработало, дыхание стало глубже, а лицо перестало походить на бездыханную белую маску. Тут явился дежурный врач и тотчас выгнал меня из палаты.
Кисти моих рук и плечи ломило, словно я дралась с сотней борцов сумо, боксеров и приверженцев «пьяного» стиля. Нелегкий труд у реаниматологов!
Роман сидел на подоконнике и в который раз объяснял по сотовому дежурному милиционеру, почему в больнице требуется присутствие представителей закона. Скособоченный Лев стоял, прислонившись к стене: правый глаз и щека у него расцвели всеми цветами радуги, а по нелепой позе можно было догадаться, что пара ребер, если не больше, у него сломаны.
Я подняла брошенную невдалеке сумку, вынула из нее браслет-кастет и, поигрывая им, направилась к «блудному сыну».
— А теперь поговорим.
— Вы не имеете права! — слабо прошепелявил он разбитыми губами.
— У меня мало времени, поэтому пугать не буду. — Я повернулась к Роме. — Если увлекусь, останови меня. Труп на суде не пригодится.
— Я ничего не скажу без адвоката!
— Тебе повезло: адвокат рядом.
Я не стала его бить, просто нажала на одну из болевых точек: «братик» заскулил и сполз на пол. Я села рядом.
— Откуда у тебя строфантин?
— Купил.
— Он продается только по рецептам. Кто дал рецепт?
— Врач.
— Пушина?
— Нет.
Я легонько щелкнула его по ребрышкам.
— Пушина?
— Да.
— Значит, и ты с ней связан. Остальное ясно, можешь молчать и кивать. Вы узнали, что я не наследница, и переключились на внезапно очнувшегося больного папу?
Он не кивнул. Сидел и затравленно смотрел на меня. Быстро же сильные и смелые на вид мужики превращаются в бесформенные тряпки, стоит им столкнуться с серьезным противником!
— Должна тебя обрадовать, она тебя подставила. Тебя видело полно народу, как ты вошел и поднялся в отделение. Даже если бы мы не застукали тебя на месте преступления, вычислить такого лоха-убийцу не составило бы труда. А доказать ее причастность, особенно если ты станешь отпираться и покрывать ее, почти невозможно. Ладно, я еще могу понять, что тебе хватило совести улыбаться мне в лицо, а самому готовить на меня покушения, но как ты решился убить отца?
Мой вопрос остался без ответа.
— Тань, — Роман подошел и приобнял меня за плечи, — все кончено, давай не нервничай!
Я немного успокоилась, лишь когда на запястьях Льва звякнули наручники и его увезли. Доктор сообщил, что за жизнь Гольдберга можно не опасаться, хотя поправляться теперь он будет куда медленнее, и еще неизвестно, к каким последствиям приведет вторая за последние дни кома.
Роман уговорил меня ехать домой, а не искать сообщницу убийцы.
— Она теперь сама в роли жертвы: и ты, и Александр Самуилович живы, ее подельника схватили. В такой ситуации — не до новых покушений. Тебе надо отдохнуть, расслабиться. Признайся, сегодня у тебя был тяжелейший день.
— Ты прав, — вздохнула я. — Может, зайдешь попить кофе?
Он не отрываясь смотрел на дорогу.
— В другой раз.
Я не стала настаивать: насильно мил не будешь.
У моего подъезда Роман попытался смягчить свой отказ, долго держал меня за руки и рассказывал, какой у него завтра будет напряженный день, но если он мне понадобится, то выкроит время и обязательно приедет. И так далее… Я улыбнулась ему, поцеловала и с достоинством удалилась, споткнувшись, правда, о порог и зацепившись сумкой за крючок на двери.
Дома я сначала подключила телефон, затем села у окна, подперла голову руками и задумалась. Дело Гольдберга снова пора закрывать. Один преступник пойман с поличным, другую арестуют не сегодня-завтра, и, возможно, при обыске, допросах и очных ставках удастся доказать вину Дины. Больше на меня никто охотиться не будет, и я заживу по-прежнему, отгуляю отпуск и примусь за работу.
