Одна из ее работниц доставала воду из источника, находившегося глубоко в скале, когда увидела нищенку, которая размахивала руками, словно пыталась о чем-то предупредить. От неожиданности девушка потеряла равновесие и едва не упала в расщелину; ее спас случайно проезжавший мимо конюх. Были и другие сообщения о женщине в лохмотьях, бродившей среди холмов; люди считали, что это местный белый баргест, злой дух, чаще появлявшийся в образе собаки. Конечно, чепуха, но Сюзанне было любопытно. Кто-то просто морочил им голову, и она решила развеять эти предрассудки.
Меркурий был уже старый, смирный, с ровным ходом; он толстел и нуждался в пробежке. Он спокойно бежал по тропе, но вдруг испуганно попятился, раздувая ноздри, и Сюзанна упала на камни.
– Кто там? – закричала она, с трудом поднимаясь на ноги. Вокруг кружился туман, отрезав от нее все звуки, но ей показалось, будто она видела серый плащ с отороченным мехом капюшоном. На нее повеяло ледяным холодом и запахло чем-то тошнотворным, но запах вскоре пропал. Меркурий смирно стоял, насторожив уши, и Сюзанна внезапно испугалась за них обоих. – Домой, – приказала она и схватила поводья, чтобы свести его по скользким камням вниз с холма, а там уж он привезет ее домой.
Ее поясница болела после падения, а живот напрягся, превратившись в узел боли. Когда она добралась до Уинтергилла, боли стали невыносимыми, и она поняла, что ей надо готовиться к родам.
Уильям родился до срока, маленьким; боялись, что он даже дышать не сможет, но он выкарабкался, лежа в колыбельке, устланной овечьей шерстью, и стал жить.
Она не рассказала о своем падении и о том, что видела, даже Джоссу. Уильям выжил, но так и остался слабеньким, и она постоянно винила в этом себя.
Сейчас рядом с ней на церковной скамье сидели ее сыновья – Сэмюэль, Джекоб и Джон Чарльз, сильные, крепкие, с запасом жизни на сто лет.
Уилл, старший, всегда был ее любимцем, но она чувствовала, что он недолго с ней пробудет. Каждую зиму он повисал между жизнью и смертью. Кто-то жадный там, на небесах, так и норовил выхватить его у матери, но она берегла его уже семь лет. Его сердце всегда было слабым, но она научилась его укреплять, набравшись знаний у аптекаря и травника. Но, несмотря на ее усилия, он рос слабым, вялым и лишь смотрел на игры своих братьев.
Как щемило ее сердце, когда она видела, что младшие перегоняют его ростом и энергией. Огоньки в его глазках постепенно затухали, но он жил, потому что она вкладывала в это всю свою волю.
– Я могу спать целый месяц, мама, – с улыбкой говорил он.
– Скоро Рождество, держись, сынок. Твой отец благословит нас, и начнутся игры, всякие забавы и веселье. Ты продержись, – умоляла она, но его глаза стекленели, и он с трудом дышал…
…Она очнулась от своих невеселых раздумий и окинула взглядом паству. Ей стало совсем тревожно. Что она тут делает, когда Уилл нуждается в ней? Она вскочила и выбежала из церкви.
Когда Сюзанна вернулась домой, Люси Сноуден, ее престарелая свекровь, не находила себе места.
– Слава богу, ты пришла вовремя. Я послала за доктором в Сеттл, но надежды почти нет…
В ту же ночь Уильям уснул навсегда на руках у матери. В том году у них не было Рождества, а Сюзанна горевала по сыну и носила траур до конца жизни.
В ее трауре была такая ярость, а в голосе гнев, что люди боялись с ней общаться. Она утонула в своей горечи. Джосс не знал, как с ней говорить, как добраться до ее сломленной души, и решил не навязывать свое общество.
– В семьях всегда кто-то из детей уходит из жизни, – сказал пастор, словно в утешение. – Рука Господа тяжко опустилась на тебя недавно, но Он так испытывает тебя. Уильям сейчас в лучшем мире.
Она больше не хотела и слышать о таком эгоистичном боге. Но как ей хотелось знать, что ее ребенок там счастлив и больше не болеет. С годами его нежный облик стал для нее менее реальным, но все равно он был привязан кожаными поводьями к ее сердцу, боль в котором не мог вылечить ни один доктор.
– Ох, Уилл, – рыдала она, – куда ты ушел от меня? Я бы и сама пошла за тобой, но ты сейчас в таком месте, которое я не найду… куда не смогу попасть. Но мне надо тебя найти.
Она искала забвения в работе. Она пекла булочки, посещала больных, вела хозяйство, но все это мало помогало. Каждая пора несла свою боль, особенно тяжко было на Рождество. Пока был жив Уилл, она с улыбкой смотрела, как дети радовались подаркам и играм, но когда его не стало, ее душа словно заледенела. А Джосс устраивал все более пышные праздники, словно хотел компенсировать ей утрату ребенка. Ему хотелось, чтобы она сменила траурные одежды на обычные.
В потере сына она винила некую злую силу. Если бы она могла повернуть время вспять! Если бы она тогда не поехала на верховую прогулку, Уилл был бы жив.
Утешением ей стал сад. Она попросила работников мужа, чтобы они построили стенку для защиты ее растений от свирепого ветра, срывавшего листья со стеблей. Она покупала лакрицу и сахарную голову, делала лекарства от кашля и ангины. Кутала своих сыновей, пока Джосс не запротестовал, сказав, что она делает из них слабаков. В темные месяцы, когда с болот веяло холодом, ее лекарство из черной бузины помогало многим очистить бронхи.
Иногда в порывах ветра ей чудились стоны и плач, пронзительные горестные вопли; они печальным эхом отдавались в ее собственном доме, и тогда она думала, что это Уилл хочет к ней вернуться.
Еще Сюзанне часто казалось, что за ней, за ее работой по дому кто-то наблюдает, кто-то добрый. Она слышала легенды о леди, которая живет в стенах. Как-то утром, хлопоча по хозяйству, она ощутила присутствие какой-то женщины. Сюзанна подняла голову – у двери мелькнула черная юбка, и все исчезло. Но они понимали друг друга и обе были полны решимости защитить этот дом от новых бед и болезней.
Сюзанна боялась болезней, которые всегда приходили вместе со снегом и темнотой. Пелена тумана, отделявшего ее от Уилла, сгущалась с каждым годом. Как хотелось бедной матери еще хоть раз обнять его, уткнуться лицом в его волосы, вдохнуть их родной запах.
Она прошла много странных троп в поисках истины, слушала проповедников, впадавших на кафедре в экстатический транс и что-то бубнивших на непонятном наречии; смотрела на бродячих лицедеев, которые ставили шатры у реки и показывали всевозможные трюки и фокусы. Большей частью это были шарлатаны, болтуны, выманивавшие у легковерных провинциалов деньги, заработанные тяжким трудом. Если бы она могла услышать истину, отличить настоящее от поддельного и обрести душевный покой. А ей так нужно было найти дорогу через ее страдания, через тернии, терзавшие ее душу. Ради Джосса и сыновей она должна была вернуться к жизни. Но в темные дни ей лишь удавалось держать себя в руках, чтобы не броситься с утеса Ганнерсайд Фосс. Еще не хватало, чтобы она свела счеты с жизнью в том самом месте, которое изображено на рисунке, принесшем им когда-то в прошлом такое огромное счастье. Если бы кто-то мог утешить ее сломленную душу…
