— Вы не могли бы проводить меня к нему?
— Конечно, — сказала она, сопроводив свой ответ кивком.
* * *
Чего мне стоило раздобыть этот адрес, скажу я вам! Администратор оказался самым настоящим геем. А как же иначе, не думаете же вы, что гей-клубом руководит личность в малиновом пиджаке и с голден цепуркой на бычьей шее? Хотя возможно, что принявший меня пергидрольно-напомаженный гомосексуалист и общался с «малиновыми пиджаками» по долгу службы. Не знаю. Изложив ему ситуацию, я смогла раскрутить его на один адресок, по которому сейчас и направлялась.
Я остановила машину возле пятиэтажного дома на улице Шевченко. Двор в этот час был пустым и безмятежным. Дождик по-прежнему моросил, навевая щемящую грусть и вызывая ощущение покинутости. Но у меня была вполне определенная цель, а потому я вышла из «девятки» и вошла в подъезд — благо дверь была обычная, без всяких новомодных изысков.
Я поднялась на четвертый этаж и застыла перед десятой квартирой. Держа правую руку на шершавой рукоятке «макарова», позвонила. Никакого движения за дверью не ощущалось. Я снова нажала на кнопку. То же самое. Я несколько раз проделала аналогичную манипуляцию, но результат оставался прежним. Тогда я решилась: достала из кармана отмычки и принялась за дело, чутко прислушиваясь, не идет ли кто. Минуты через три я справилась с дверью и на цыпочках вошла в Пиннину квартиру.
Двухкомнатная квартира была перестроена. Хозяин навел на нее глянец евроремонта. Я прошла в ванную — ничего особенного, финская сантехника сияла чистотой. В гостиной я обнаружила набор мягкой мебели. Диванные уголки придавали комнате уют. Я перешла в спальню, тронув бамбуковую занавеску, служащую перегородкой между двумя комнатами. Кровать на колесиках, имевшая форму квадрата, привлекла мое особое внимание. Синий матрац с аналогичными подушками был прикрыт толстым синим пледом в ярких разноцветных ромбах. Шкаф-купе с зеркальными дверями занимал целую стену. Я открыла его, осмотрела: белье, рубашки, брюки. Меня поразило то, что преобладала строгая классическая одежда. Я открыла верхний ящик изящного письменного стола, над которым дремал прямоугольный глаз галогенной лампы, порылась, потом открыла следующий.
В нем лежали всякие мелочи. Я перебрала их и вернулась в гостиную. На стеллажах стояли немногочисленные книги. Внизу располагалась полка для журналов. Там я обнаружила несколько «Вог», «Космополитен» и «Эль», пару журналов «Тату» и целую подборку «Плейбоя». Я взяла один из них в руки и тут услышала металлический скрежет поворачиваемого в замке ключа. Секунду я пребывала в растерянности, потом метнулась в спальню, открыла дверку шкафа и спряталась туда, оставив крошечную щелочку. Рука машинально нащупала «макаров», я включила диктофон и поднесла его к дверце шкафа.
Какое счастье, что спальню от гостиной отделял только бамбук! Я услышала дуэт мужского и женского голосов и вся превратилась в слух. Тем более что голоса были сразу узнаны мною: один принадлежал Пинне, другой — Веронике.
— Тебе нечего бояться, — увещевал Пинна Веронику, — ты свободна.
— Но мама! — с надрывом воскликнула Вероника.
— Уверен, что это какое-то недоразумение, — произнес Пинна, — твоя мать невиновна. Вспомни, тебя тоже сажали, а сейчас ты на свободе. Какой смысл твоей матери убивать Альберта?
— Не знаю! — воскликнула Вероника. — Они были любовниками, я же тебе говорила.
— Это было очень давно. Ее освободят, пойдем, — нетерпеливо сказал Пинна.
Голоса приблизились — я поняла, что парочка двинулась в мою сторону.
— Мы уже давно не занимались этим, — Пинна капризничал, как ребенок.
— Я не могу в такое время думать о сексе, — резко осадила его Вероника, — моя мать в тюрьме!
— Пару дней, и она будет на свободе, — беззаботно отозвался Пинна.
До меня донесся шум падающих на кровать тел.
— Нет! — сопротивлялась Вероника. — Что ты делаешь?
— Я хочу попросить тебя о маленьком одолжении, — запыхавшимся голосом сказал Пинна, — сделаешь?
— Что за одолжение? — без энтузиазма спросила Вероника.
— Если эта сыщица, Иванова, которую нанял твой свекор, будет спрашивать тебя обо мне, не говори, что я натурал, хорошо?
«Поздно, Пинна, — подумала я, — это я уже и так знаю».
— Почему же? — недовольно прогнусавила Вероника.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь до срока узнал о наших отношениях.
— И все-таки, кто мог убить Альберта? — с тревогой в голосе произнесла Вероника.
— Ты думаешь, что это точно не твоя мать? — опасливо поинтересовался Пинна.
— Ты же сам минуту назад уверял меня, что это не она! — вскипела Вероника. — Оставь меня. Лучше принеси что-нибудь выпить.
— Ром, виски, коньяк, вино?
— Виски, — решительно заявила Вероника.
Повисла пауза. Потом до моего слуха донесся звон стаканов.
— Держи, как ты любишь… Много-много льда.
— А ведь ты знал о том, что Берти на даче… — срывающимся от волнения голосом сказала Вероника.
— Ты сама мне об этом сказала, — лениво отозвался Пинна.
— Это не ты, Пинна?
— Послушай, мне не нравится, что ты перестала мне доверять. Зачем мне убивать твоего мужа? — с деланной беззаботностью спросил Пинна.
— Ты ведь предлагал мне брак…
— Да, но ты отвергла мое предложение, заставила меня страдать, — печально проговорил Пинна.
— Я привязалась к тебе, — вздохнула Вероника, — ты один меня понимаешь. Мне так нелегко!
— Вероника, — вкрадчиво начал Пинна, — а это не ты убила Альберта?
— С чего ты взял? — огрызнулась Вероника.
— Ну, однажды, когда ты была немного пьяна, ты рассказала мне, как в детстве положила снотворное в чай своему отчиму, и он заснул за рулем своей «Волги» и врезался в грузовик. Ты роковая женщина! — торжествующе изрек Пинна. — Мне это по душе!
— Не преувеличивай, — сказала Вероника, — отчима я ненавидела, а Берти любила.
— Но твоя мать хотела отобрать его у тебя, и ты…
— …решила не отдавать его? — нервно рассмеялась Вероника.
— Когда ты позвонила мне в ту ночь, чтобы излить душу, я посоветовал тебе оставаться дома, а ты все-таки поехала на дачу. Ты думала, что Альберт — твой, но приезжает твоя мать, и ты практически остаешься с носом!
— Ты мстишь мне за то, что я отказалась пожертвовать своим браком ради наших с тобой отношений?
— А что бы ты сказала, если бы убийцей Альберта оказался действительно я?
— Возненавидела бы тебя! — гневно воскликнула Вероника.
— Нет, Вероника, я люблю тебя, но даже из любви к тебе убить не способен, — гордо и горько изрек Пинна. — И все-таки я осмеливаюсь спросить тебя, Вероника, теперь, когда ты осталась совсем одна, согласна ли ты выйти за меня?
