Ей захотелось узнать, каков он в постели. При этой мысли на нее нахлынула горячая волна желания.
Очень давно ее не тянуло к мужчине так неодолимо.
– Я должен отвезти вас в отель.
Теперь он говорил мягко и вкрадчиво. Ей это понравилось. Еще, еще ближе.
– Может быть, – произнесла Ронни. – А пока потанцуем.
– Ронни…
Впервые со дня знакомства он назвал ее по имени. Обычно он вообще никак к ней не обращался, только пудрил ей мозги своими “предложениями”. А когда ему приходилось все-таки к ней обращаться, он называл ее “миссис Ханнигер”, причем из-за южного акцента это звучало почему-то издевательски, и ей каждый раз хотелось его ударить.
Сейчас же она немедленно вознаградила его, нежно погладив его шею. Он напрягся.
Его руки по-прежнему лежали на ее талии. После ее невинной ласки его пальцы слегка нажали на ее бока. Ей показалось, что он пытается отстраниться.
Ронни не дала ему ни малейшего шанса. Ее руки обвили его шею. Бедра прижались к бедрам. Эта сумасшедшая близость волновала его не меньше, чем ее.
Она с самого начала понравилась ему. Слишком часто она ловила восторженные мужские взгляды и не могла ошибиться.
– Том, – промурлыкала она. Ее языку понравилось произносить его имя. Точно так же ее рукам нравилось обнимать его. Опять назойливый шепот на ухо:
– Нам надо идти.
– Иди, если хочешь. Я еще немного потанцую.
Они уже не танцевали даже, а только ритмично покачивались. Тонкая ткань его костюма приятно щекотала ее голые ноги и руки. Ощущение было такое, как если бы он, полностью одетый, обнимал ее, совершенно обнаженную. Двигаться в этой толчее было почти невозможно. Но все настолько были увлечены своими партнершами, что никто никого не замечал.
Неожиданно Ронни обнаружила, что Том каким-то образом увлек ее в темный угол, и они оказались недалеко от двери с надписью “Выход”. В баре были сотни людей, но Ронни не могла отделаться от сильного ощущения, что они с Томом совершенно одни. Только она и он.
Ее руки крепко обвивали его шею. Ее пальцы беспрестанно ласкали его затылок. Его широкие плечи заслонили от нее весь мир, и соскам было так сладко прижиматься к его груди. И только его руки, удерживавшие ее талию, мешали ей окончательно слиться с ним.
Ей захотелось сказать ему, что сопротивление бесполезно.
Ронни прижалась к нему так, что каждый дюйм ее тела касался его, убрала руки с его шеи и провела ими по его плечам. Предплечья, запястья… Она сняла его руки с талии и завела их себе за спину. Том не стал сопротивляться, хотя чувствовалось, что сдается он неохотно. “Жаль”, – подумала она, отдаваясь наслаждению. Довольная улыбка тронула ее губы, и она склонила голову ему на плечо.
– Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас три часа? А в девять вам нужно выступать перед аудиторией.
Пусть он бранит ее, пусть; ведь ее уху тепло от его дыхания. И руки его – вопреки словам – все еще сжимают ее, не отпускают.
– Может быть, – сказала она и с улыбкой посмотрела ему в лицо.
Ее нос коснулся его небритого подбородка. Его руки опять твердо сжали ее талию.
– Что значит – “может быть”? – услышала Ронни его злой шепот.
Он терся щекой о ее щеку. Его щетина царапала ее.
– Может быть, я не захочу возвращаться.
Она наклонила голову и уперлась щекой в его подбородок. Какой-то легкий, едва уловимый запах. Наверное, лосьон. Как будто пахнет мятным. Ей захотелось коснуться его кожи губами, и она закинула назад голову. Неизвестно, как это случилось, но через секунду Ронни уже самозабвенно целовала его.
Том издал какой-то неопределенный звук, тряхнул головой, опять обхватил ее за талию. На этот раз ему удалось чуть отстранить ее от себя.
Не сразу, но он сумел вновь обрести самообладание. Он глубоко вздохнул – раз, другой. Ронни заглянула в его непроницаемые глаза, и он выдержал ее взгляд. Его нижняя челюсть слегка выпятилась, и тогда Том опять склонился к ее уху.
– Хватит, слышите? Я понимаю, вам нелегко было эти две недели. Вам захотелось расслабиться. Это естественно. Завтра вы все увидите в другом свете. А сейчас давайте поедем в отель…
Его интонации показались ей почему-то необычайно смешными, и она расхохоталась. “Не обманешь, – мелькнуло у нее в мозгу, – можешь не стараться. Ты так же горишь, как и я”.
– В отель? И что потом?
Она захватила зубами мочку его уха и легонько прикусила. Подбородок у него твердый, а ухо мягкое и теплое.
– Прекратите, Ронни!
Том мотнул головой, чтобы она отпустила его ухо. Что ж, зато открылась шея. Она улыбнулась, и ее губы коснулись его горла.
– Сколько вы выпили? – грубо спросил он.
Она чувствовала, как ходят ходуном его мускулы. Пальцы его с силой впились ей в бока. И какая-то жилка на горле пульсировала под ее губами.
– Не так уж много…
Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы прошептать ему в ухо ответ. Она провела языком по загорелой коже. Он вздрогнул.
– Все. Мы уходим.
Ну и самообладание!
Стальная воля. Вот уже ее руки, обвивавшие шею, отброшены.
– Не хочу никуда идти, – капризно проговорила Ронни. Он прижал ее запястья к груди, чтобы оторвать ее от себя. Взгляды их встретились. – Если ты попробуешь увести меня силой, я закачу сцену. Не хочешь со мной играть – не надо. Я найду другого партнера.
– А, значит, вам хочется играть?
Том стоял неподвижно, уже не делая вид, что танцует. Глаза его сверкали в темноте. Он был взбешен.
Ронни послала ему нежную, соблазняющую улыбку. И кивнула.
Лицо его окаменело. Потом он пробормотал что-то неразборчивое, скорее всего ругательство. Рука его крепче сжала ее запястья, и губы их слились.
ГЛАВА 14
Ронни уже забыла, что такое настоящий поцелуй. Губы у него, оказывается, горячие, сухие, сердитые. Жадные, жадные губы. Она приоткрыла рот и отдалась на волю жаркой страсти.
Том оторвался от нее и посмотрел сверху вниз, его глубоко посаженные глаза сверкали. Она мечтательно улыбнулась.
– Повторим?
– Все. Больше я на публике играть не буду, учитывая, что где-то здесь шныряет газетчик. Идемте.
– Куда?
– Как – куда? В отель, конечно.
Он весь пылал.
– Отлично.
Ронни улыбнулась и перестала сопротивляться. “В отель” означало определенные перспективы. Он повел ее к выходу.
Они вышли из боковой двери в пустынный переулок. Крепко держа Ронни за руку, Том провел ее за угол, затем они пересекли улицу и оказались на стоянке. Там царила темнота, которую не могли рассеять фонари, расположенные по углам площадки. По пути Куинлан постоянно озирался. Кого он боялся увидеть? Газетчика, о котором твердил ей в баре? Ронни было безразлично.
