— Пьете за наше здоровье, или я всех вас на хрен перестреляю!
Его решительный вид, а самое главное, правая рука, державшая нечто в куртке, и моя, открывшая на всякий случай сумочку, где лежал верный «макаров», убедили местных горилл, что пить на халяву приятней, чем лежать с продырявленными черепами. Они остановились окончательно. Один из них, подняв руки — дескать, смотри, нет ничего, — подошел к нам, взял долларовую бумажку:
— Извини, дед, не знали, что вы крутые. И вы, барышня, извините. Витьку мы сейчас уберем.
Расплатившись, мы поспешили отъехать от злополучного кафе. Вечерело. Остановились на полупустынной улочке.
— Хорошо бы мы с вами смотрелись в ментовке! — рассмеялась я нервно. — А вы молодец, док! Находчивый…
Он поморщился. Вероятно, опять от моего лексикона.
— Ладно, ладно, не буду. Но как мне вас называть? Папашей? Вульгарно. По имени-отчеству? Официально. Профессор? Мы не на симпозиуме. Инной, как жена? — Он вздрогнул, не ожидал, видно, что я запомнила нечто интимное. — Не люблю повторяться. Кешей? Попугайское!..
— Согласен на Михалыча. Так меня старые друзья называют.
— Понятно, Михалыч. И чем бы вы отстреливались, коль они все-таки полезли?
Полежаев, сидевший за рулем, включил свет в салоне, распахнул полу куртки. С левого бока висела кобура, а в ней нечто объемное, скорее всего «стечкин». А я уже, честное слово, ничего не соображала.
— Кто вы, доктор Полежаев? — прошептала я ошарашенно.
— Много будете знать, Танюша, скоро состаритесь. А мне не хочется, чтобы вы так быстро старились.
— Почему? — еле слышно прошептала я.
Профессор не ответил. Он молча прижал меня к себе и поцеловал. От прикосновения его губ по всему телу прошел какой-то смерч, и я мгновенно забыла про задание, которое надо было выполнять. Видимо, Полежаев чувствовал нечто похожее, но нашел в себе силы отпустить меня.
— Простите, Танюша… Я не хотел вас обидеть.
Я посмотрела на него с укоризной, вслух прошептала:
— Спасибо, дурачок…
На ночь глядя мы решили вновь подъехать к дому, где еще недавно жила Ирина. «Жучок» можно было ловить метров за 300, но мы подъехали ближе, чтобы был виден и подъезд. Включили приемник. Поначалу — ничего интересного. Еле слышен был работающий телевизор. Баба Катя смотрела программу «Время». Но вдруг совсем явственно раздался звонок — «жучок» ведь был посажен возле входной двери. Потом шум открывающейся двери.
— Здорово, бабуля!
— Вечер добрый, Петюня.
— Как вахта?
— Полный порядок.
— Кто навещал?
— Верка, мастер из жэка, велела родственникам передать, коль заявятся, чтоб с оформлением документов на Оксанку не тянули, иначе квартиру опечатает.
— Хер ей моржовый, опечатает. Ладно. Все?
— После обеда еще родственница Иркина приезжала, племяшка, то ли двоюрна, то ли троюрна, я так и не поняла.
— Какая еще родственница?
— Иркина, говорю, родня. Не знала, что тетку убили, плакала даже, вот тут, на кухне-то у меня.
— Как звать сказала?
— Татьяной вроде кличут.
— Вроде, вроде!.. Сама ты Мавроди! Мы тебе, бабка, за какой хер такие деньги платим, чтоб ты всех секла, кто Иркиной квартирой интересуется, а ты что, ведьма старая, расспросить потолковее не могла?
— Антихрист ты, Петюня! Зачем поганые слова говоришь? Расспросила я, а то как же. Из Туркестану она, город, говорит, такой есть. Проездом. Посидела, поохала полчаса со мной и дальше на вокзал пошла. В Москву едет. У нас проездом, погостевать у тетки хотела… Как не расспросить, все расспросила.
— А как выглядела Танька эта?
— Молодая, однако…
— Тебе все, бабка, кому пятьдесят еще нет, молодыми кажутся…
— Бог с тобой, Петюня, скажешь тоже, пятьдесят… Лет двадцать — двадцать пять от силу Таньке той.
— Во что одета?
— По-дорожному. Брюки эти, как вы их кличете, джинсы, да куртка такая же точь-в-точь.
— Куртка что, на титьки прямо надета?
— Тьфу, богохульник! Свитер был у нее, черный.
— Говоришь, не знала, что Ирка померла? Свитер вот черный напялила.
— Дуб ты, Петюня, да какой же свитер в поезд надевают, белый, что ли?
— Ладно, бабка, получай свои часовые и смотри, чтоб в следующий раз фамилию гостей непрошеных узнавала.
Послышался шелест бумажек. Видимо, бабка смотрела их на просвет, потому что тот же голос хмыкнул:
— Чего проверяешь, полчаса как отпечатал.
Хлопнула входная дверь.
Я остановила запись: дальше ничего интересного не ожидалось.
— Ваши соображения, Татьяна? — поинтересовался у меня профессор.
— Полагаю, вас сильно ждут в сорок восьмой квартире, профессор. Придется уважить их ожидания.
— Вы что-то задумали?
— Посетить «малину», которую организовала ваша бывшая половина, — спокойно отвечала я.
— А если там ночует этот Петюня?
— Тем лучше, познакомимся поближе.
— Я вас не пущу, — возразил профессор. — Это опасно.
Я не знала, как мне реагировать на его последние слова. Смеяться прямо в лицо? Но побоялась обидеть этого еще вчера совершенно незнакомого мне человека.
— У меня работа такая, Михалыч, опасности преодолевать. Тем более что ты сам попросил меня решить твои проблемы.
— Вот именно. Я не хочу, чтобы из-за моих проблем ты получила пулю в лоб.
— Ничего страшного. Довези только тело до Тарасова и похорони там. Надеюсь, на могилку будешь приходить? — съязвила я.
— Ну у тебя и шуточки… Давай лучше подумаем, как тебя подстраховать.
Вот так незаметно мы перешли на «ты». И к лучшему, как оказалось. Для меня, по крайней мере.
Рассуждали мы так. Если Петя по ночам сторожит квартиру, то он наверняка получил приказ всех впускать, но никого не выпускать. Я позвоню в дверь, если он подойдет, скажу, телеграмма. Он волей-неволей откроет. Я его отключаю. Вхожу сама. За мной — стоящий на страховке профессор. Если на звонок никто не ответит, будем вскрывать дверь. Первой опять же пойду я. Петюня слышал рассказ старухи, ему будет интересно познакомиться с «родственницей», поэтому, надеюсь, убивать меня с ходу он не станет. Единственная неувязочка была в том, что Петя там может оказаться не один…
Как же быть? И тут до нас дошло, вернее, дошло до профессора. Вот что значит человек науки! Он вспомнил, что у нас есть направленный микрофон, который записывает все звуки в нужной квартире, надо только нацелить его на окно. Мы поднялись в подъезд дома, стоящего напротив. На лестничной площадке четвертого этажа, к счастью, оказалось темно. Договорились изображать влюбленную парочку, если кто-то будет проходить мимо. Аппаратура много места не занимала.
