– Я хочу сдать ваши комнаты, – объявила она, – и чем скорее, тем лучше. Я…
– Надеюсь, вы сдадите их не черным, – вмешалась, испугавшись, миссис Рифкин, совсем забыв, с кем сидит рядом.
Автомобиль резко завернул за угол, и Ник ткнулся в обширную теткину грудь. Он бы хотел, чтобы его прямо на нее и вырвало, старая корова вполне это заслужила.
– А как насчет Ника? – спросил Примо, как будто он не сидел рядом с ними.
– Ты его заберешь с собой, – ответила Фрэнни, даже не подумав о том, что хотя бы мальчику надо было предложить остаться на некоторое время.
– Ему будет лучше у тебя, – настаивал Примо. Фрэнни нащупывала в сумочке другую шоколадку.
– А что мне делать с шестнадцатилетним парнем? – сказала она, всполошившись.
Но Примо отступать не собирался:
– Ну, по крайней мере, у него будет дом.
Отец действительно о нем заботился или попросту хотел от него избавиться и зажить на свободе?
– Да, конечно! Тратить лишние деньги на еду! И на одежду, и всякое такое, что нужно мальчишкам, – негодующе ответила Фрэнни. – Нет уж, спасибо. Он твой сын. И поедет с тобой.
Вопрос решили.
Ник подался вперед, стараясь подавить чувство отчаяния, поднимавшееся в душе, такое острое, что он с трудом дышал. Еще вчера мать была с ним. А сегодня ее нет – вот так. Сердечная недостаточность, сказали ему.
Сердечная недостаточность в тридцать семь лет? Нет, скорее, она сама решила уйти. И оставила его одного, с Примо, потому что у нее совсем уже не было сил.
Когда они вышли из такси на кладбище, Примо стал ворчать и хныкать, и Фрэнни поняла, что это она должна расплачиваться с шофером.
– Я оставил бумажник дома, – пробормотал Примо боязливо.
– Обезьяна грязная, – сказала она злобно и отсчитала ровно столько, сколько было на счетчике.
Шофер схватил деньги и газанул прочь и при этом всех забрызгал грязью с ног до головы.
Миссис Рифкин была недовольна. Она раскрыла выцветший зонтик и негромко пробормотала:
– Не надо им позволять садиться за руль, вот что я скажу.
Ник дрожал. Как мать могла оставить его одного с Примо?
Отчаяние сменилось злостью. Ему хотелось кричать и ругаться. Если бы он мог до нее добраться, он бы душу из нее вытряс.
Только он опоздал. Уже вытрясли. Она была мертва. Тощий человек в блестящем сером плаще со зловещим капюшоном объявил, что он проводит их к могиле.
– Все тут? – фыркнул он, по-видимому, разочарованный немногочисленностью.
– Ага, – ответил Примо воинственно. – А что, разжиться хочется?
Мужчина пренебрежительно промолчал.
– Мы здесь еще недолго живем, – почувствовал необходимость объясниться Ник, пока они проходили мимо бесконечных аккуратных рядов могил, – и мать не успела ни с кем подружиться.
– О, Господи, – ответил человек, и было видно, что ему все это совершенно безразлично. Ему просто хотелось по возможности скорее отделаться от этой публики.
– Она была замечательная, нет, правда, замечательная, – прибавил Ник поспешно, так что слова спотыкались друг о друга.
– Конечно, была, – ответил человек в плаще.
Наконец, они пришли к свежевырытой могиле, около которой, стоял дешевый деревянный гроб. Сейчас его опустят в землю. «Моя мать в этом ящике, – подумал Ник, вдруг поняв, что происходит. – О Иисусе, в этом ящике моя мать лежит».
Началась короткая служба. Дождь хлестал по-прежнему, и Ник не знал, дождь или слезы так быстро стекают по щекам.
Через три дня они уехали. Фрэнни вздохнула с облегчением, видя, как они отправляются. И чтобы убедиться, что они и вправду уезжают, она сунула им пакет с черствыми бутербродами с сыром и флягу с тепловатым растворимым кофе.
Она стояла на крыльце и махала им рукой, желая счастливого пути, а дождь все так же лил, не переставая, и было ужасно холодно.
– Жирная шлюха, – пробормотал Примо, и они тронулись в путь в старом, облезлом фургоне, которому было уже десять лет.
– Куда мы едем, пап? – осмелился спросить Ник.
– Не задавай вопросов, и тебе не будут врать, – сказал мрачно Примо.
– Я только подумал…
– И не думай, – грубо оборвал его Примо. – Сиди и держи пасть на задвижке. Неужели недостаточно, что теперь я за тебя отвечаю?
В горле у Ника защипало. Да, конечно, он привык к внезапным переездам из одного города в другой, привык бросать приятелей и все начинать заново каждые несколько месяцев. Но он не привык обходиться без материнской защиты и заботы. Она всегда была буфером между ним и Примо, а теперь он был никому не нужен.
– Как только приедем на новое место, я буду искать работу – сказал он, глядя на безостановочных трудяг-дворников, боровшихся на лобовом стекле с дождем и издававших при этом занудный скребучий звук.
– Нет, ты будешь учиться, – отвечал Примо.
– Не буду, – возразил Ник.
– Вот и ошибаешься. Я обещал это твоей матери.
– Что обещал?
– Тебя не касается.
Дерьмо! Ведь это о его жизни они говорят, и он вполне достоин знать, что с ним будет. И с каких это пор Примо держит данные обещания? Примо молчал, глядя налитым кровью глазами на дорогу и вцепившись огромными лапами в руль.
Ник опять стал думать о матери, которую опустили в землю, и дождь, наверное, уже залил дешевый деревянный гроб. Ник не в силах был терпеть невыносимое бремя удушливого одиночества.
«А ей холодно?»
«И тело уже начало гнить?»
Ему хотелось кричать от ужаса, и дикий крик, который он удерживал в глотке, молотом бил в голове.
«Ну, почему это был не Примо?»
«Почему это не случилось с его проклятым отцом?»
Часа через два они остановились, чтобы заправиться. Ник вышел из машины немного размяться, а Примо исчез в мужской уборной и двадцать минут не выходил. Выйдя, наконец, и не обращая внимания на сына, он направился к дорожному киоску и купил блок «Кэмела» и упаковку с шестью банками пива. Затем устроился в телефонной будке и стал звонить.
Ник не собирался спрашивать, кому он звонит. Ему было все равно. Неважно, что говорит отец, он постарается поскорее найти себе работу, запасет монет и удерет к чертовой матери.
Ник опять сел в фургон. Воняло бензином. Он лениво опустил стекло и стал наблюдать за блондинкой в мини-юбке и сапогах, которая выскочила из машины и побежала в женскую уборную, несколько безуспешно пытаясь прикрыть черный зад намокшим журналом.
Девушки! Все они одинаковые. Он достаточно имел с ними дела, чтобы точно знать, что они собой представляют. За все свои путешествия он не встретил ни одной, которой бы потом не имел, если возникало желание. Просто непонятно, как некоторые бедняги надрываются, чтобы кого-нибудь уложить, ведь это так легко. Словно ловишь рыбу. Сначала насаживаешь наживку. Подманиваешь. Подсекаешь. И затем бежишь подальше. Все очень быстро.
