– Не зови меня больше так, мама, – Харлан оглянулся, не слышал ли кто-нибудь из товарищей.
– Хочу купить тебе мороженое, – сказала Арета Мэй.
На сердце у Харлана было тяжело. И он не хотел мороженого, он хотел, чтобы Бог опять послал на землю Льюка. И может, Бог уговорит также Синдру и Ника остаться.
Бетти Харрис не удивилась.
– Я знала, что скоро ты навостришь лыжи, – сказала она, пригласив Ника в гостиную, – но все-таки я не ожидала, что это будет так скоро.
– Но мне здесь больше нечего делать, – объяснил он, шлепаясь на ее чрезмерно мягкую пышную кушетку. – Я должен удрать от своего старика как можно скорее, если не хочу кончить так, как он.
– А почему ты решил, что и с тобой может то же случиться? – спросила Бетти.
Потому что, если я останусь с ним, у меня в жизни не будет шанса.
– А ты воображаешь, что какие-то возможности тебя ожидают в Чикаго?
– А почему же нет? Это большой город.
– В больших городах творится много жестокого, – ответила она тихо, – а ты молод и красив. И, уверена, что получишь много предложений, однако не всегда таких, о которых мечтаешь.
– Я смогу о себе позаботиться, – сказал он обиженно.
– Я знаю, – она вздохнула, думая, как он уязвим, несмотря на мужественное и даже жесткое выражение лица. – Мне будет не хватать тебя, Ник. Замечательно это было – учить тебя, ты действительно талантливый парень. У тебя врожденная способность перевоплощаться в персонажа, которого игра-
ешь. – И она немного поколебалась, прежде чем наградить его высшей похвалой. – Иногда ты мне напоминаешь молодого Джеймса Дина.
Он засмеялся, слегка смутившись:
– Ну, не надо уж так меня хвалить, а то я, пожалуй, испугаюсь и никуда не поеду.
А Бетти Харрис смотрела на него очень серьезно.
– Если увидят, как ты играешь, если у тебя появятся такие возможности… Но нет, я не должна тебя настраивать, потому что актерское дело – это самая трудная профессия в мире. – Она опять вздохнула. – Ты знаешь, что большинство актеров большую часть жизни сидят без работы, да?
– Я должен попробовать, – сказал он, желая, чтобы она перестала нести эту дерьмовую чепуху.
Но она с мудрым видом кивнула:
– Да, ты прав. Надо надеяться. Подожди минутку.
Она вышла, а он встал и обошел комнату. Ему очень нравилась гостиная Бетти, она была такая теплая, такая уютная, это и есть настоящий дом. Здесь стояли фотографии в серебряных рамках и было полно интересных книг. Господи, как бы он желал, чтобы его с самого детства поощряли читать! Но он не знал, что такое книга до тех пор, пока не пошел в школу.
Он взял фотографию, где она была снята в белом кружевном платье, а вокруг юного лица рассыпались мягкие локоны.
– Я хорошенькая была тогда, правда? – сказала она, выйдя из соседней комнаты внезапно, так что он даже не вздрогнул.
– Вы и сейчас такая, – галантно ответил он.
– Молодой, но шустрый. Знаешь, у тебя всегда будет женщина, чтобы о тебе позаботиться.
– Но мне этого не надо.
– Знаю, – она улыбнулась и вручила запечатанный конверт.
– Что там? – спросил он, взвешивая его в руке.
– Кое-что обо мне на память, – ответила она проникновенно.
– Но деньги я не возьму.
– Это не деньги.
– А можно распечатать?
– Позволяю.
Он разорвал конверт. Это был экземпляр пьесы «Трамвай «Желание», которым она так дорожила.
– Бетти… Иисусе, это же такой прекрасный подарок!
– Ну и хорошо. Я хотела, чтобы она у тебя была.
Он зажал книгу под мышкой:
– Бетти, я хочу сказать вам… вы были ко мне очень добры. И я вас никогда не забуду.
– И я тоже буду помнить тебя, Ник. Береги себя. – И поддавшись невольному чувству, она подошла и обняла его. Он тоже крепко ее обнял. Бетти была последним бастионом безопасности, и ему тоже будет не хватать их, таких насыщенных действием, и мыслью, и чувством чтений.
Уходя из ее дома он не оглянулся. Пора в дорогу. Вот-вот для него начнется новая жизнь.
В пятницу вечером они встретились в шесть часов, возбужденные и, может быть, слегка испуганные, но никто не показал и виду, что боится.
Джои все заранее спланировал. Они поедут в Рипли последним автобусом, а потом товарным поездом до самого Канзас-Сити, а оттуда махнут в Чикаго.
Все трое переглянулись.
– Ну вот оно, наступило, – сказал Джои.
– Прощай, Босвелл, – сказала Синдра.
– Я не вернусь, пока не добьюсь успеха, – сказал уверенно Ник, – а я добьюсь. А затем приеду за Лорен. Клянусь!
27
Каждое утро Лорен просыпалась с одним и тем же ощущением пустоты. Открывая глаза, она уже чувствовала глухую боль отчаяния и была бессильна против нее.
Она была близка к тому, чтобы возненавидеть родителей. Было испытанием войти на кухню и сесть вместе с ними завтракать. Сидеть за столом и слушать их глупую болтовню. Неужели же они не понимают, что поступают низко, жестоко, а главное, неправильно?
Она беспрестанно думала о Нике и знала, что должна обязательно увидеть его. Но как? Вот в чем вопрос. Как?
Каждый день отец провожал ее в школу, мать встречала, ожидая в автомобиле, и не было никакой возможности улизнуть. И так продолжалось шесть недель – с того самого дня, когда мать уличила ее в обмане.
– Когда же вы мне наконец поверите? – спросила она однажды.
– Когда мы с отцом будем в состоянии поверить тебе, – ответила мать с благочестивым выражением лица.
Продолжать разговор не было смысла. Бесполезно пытаться переменить их мнение о Нике.
Сегодня понедельник. Она думала о Нике больше обычного. Лорен подошла к окну комнаты и выглянула из него. Ужасно знойно, в воздухе никакого движения – жара не по сезону. Она услышала, как мать зовет снизу:
– Лорен! Завтрак готов!
Скоро она сядет в машину рядом с отцом, он повезет ее в школу и высадит там, чтобы мать потом отвезла домой. И каждый день они перезванивались со школьным секретарем, чтобы знать, где она, что делает и не сбежала ли.
Лорен неохотно спустилась, съела завтрак, приготовленный матерью, – так, поковыряла вилкой, и все, аппетита не было совершенно, – и собрала книги.
Через пять минут показался Фил Робертс. Кажется ей или действительно в отношениях родителей появилась сильная напряженность? Теперь они почти не разговаривали друг с другом. И она, конечно, в этом виновата. Это все оттого, что отцу не удалось заключить с Беджамином Браунингом выгодную страховую сделку, и потому мать не получила того общественного положения и финансовых выгод, на которые рассчитывала, вот отсюда и натянутость.
