Глаза двух мужчин на минуту встретились, и Ангель ощутила, как любят они друг друга. Она тут же вспомнила о Бадди и как у них было когда-то. На глаза у нее навернулись слезы.
— Ну-ну, греза моя, — бросился утешать Коко. — Не будь с нами плаксой. Уберу со стола, и тогда поговорим.
После ужина Адриан незаметно исчез в спальню.
— Устает он, — объяснил Коко.
— Так ужасно!.. — прошептала она.
— Ничего подобного, — отрубил Коко. — Такова жизнь. И если это признает Адриан, то не знаю, почему остальные не могут.
Быть парализованным — это не болезнь, знаешь ли. — Он сердито покачал головой.
— Извини.
Он вздохнул.
— Не извиняйся. Просто это… ужасно. Но я не могу позволить тебе так думать. — Он глубоко вздохнул. — Давай теперь о тебе поговорим. Ведь за этим ты здесь.
Она чувствовала огромную потребность излить душу Коко.
Он добрый и сердечный, и почему-то она была убеждена, что ее признания не пойдут дальше него. Какое-то мгновение она колебалась.
— Поехали, милая девочка, с самого начала и начинай, — приободрил он.
И она начала — осторожно — с рассказа о Луисвилле, о приемной семье, о том, как обращались с ней ее опекуны. Потом — о победе на конкурсе в журнале, приезде в Голливуд и о всех ее надеждах и мечтах.
Он слушал, не перебивая, когда она рассказывала о Дафне, Гавайях и наконец — о Бадди. Когда дошло до него, лицо ее оживилось и глаза засияли.
— Он такой замечательный, Коко. — И быстро поправилась:
— Я хочу сказать, был такой замечательный.
Рассказала, как они жили в чужой квартире, как она забеременела, как не хватало денег, потом о Джейсоне Суокле и домике у пляжа.
Бровь у него поднялась и появилось циничное выражение на лице, когда он услышал, как Бадди с Джейсоном загуляли по магазинам.
— Когда съехали с пляжа, все пошло наперекосяк, — продолжила она грустно. — Рэнди, и Шелли, и наркотики. Бадди как подменили. Поэтому в одно утро я взяла и ушла от него. Как раз в тот день я оказалась в салоне, где и встретила тебя.
— И с тех пор ты с ним не общалась?
— Ну… почти.
Она рассказала о телефонном разговоре с Шелли и о том, каких ужасных вещей та ей наговорила. Потом — о приеме у Конти и, на этом закончив, беспомощно пожала плечами.
— Я просто не знаю, что делать. Забыть о Бадди? Ведь глупо все время о нем думать, если ему даже дела нет до меня. — Она заплакала.
Коко потянулся к ней, обнял и стал укачивать.
— Бедняжка моя, — успокаивал он. — Сущая Золушка в современном варианте… только, ради бога, не спрашивай, «кто это такая».
Ей нравились теплота его рук, мягкость его свитера. Ей было уютно ухе просто оттого, что ее обнимают. Легкими прикосновениями бумажной салфетки он осушил ее слезы.
— Когда ты на приеме виделась с Бадди, он хоть словом обмолвился о ребенке? Спросил, как ты?
Она с жалким видом покачала головой.
— По закону он должен содержать тебя и ребенка. Кто нам нужен, так это толковый адвокат.
— У Бадди нет денег.
— Тогда ему просто придется пойти и найти себе работу, как у всех у нас, простых смертных, — сказал Коко прозаично. — Не умрет от этого.
Она упрямо помотала головой.
— Ничего не хочу от него.
— Ну, не будь дурочкой.
— Я серьезно.
Вид у него был озадаченный.
— Отложим до утра? Завтра ты, может, увидишь все в другом свете.
— Никогда я не возьму у него денег.
— Хм-м… В таком случае надо будет нам просто найти тебе богатого мужа. Поищем?
Росс проделал весь путь в рекордно короткое время: он прямо летел по шоссе в золотистом своем «Корнише»— как Чарлтон Хестон в «Бен Гуре». Его подгоняла мысль о том, что Джордж Ланкастер, возможно, откажется от фильма. Сейди — агент Джорджа, она в курсе его намерений. Если Джордж уйдет, она будет знать первой, и Росс Конти тут как тут — готов и ждет.
Он напевал себе под нос, объезжая выжженные солнцем улицы и отыскивая нужный дом. В Палм-Спрингс было жарко, когда он остановился на бензоколонке, чтобы спросить, как проехать, жара просочилась в открытое окно машины, как липкая черная патока.
— Вы — Росс Конти, — сообщила ему старая карга на бензоколонке, как будто говорила нечто такое, чего он и сам еще не знал.
— Да, — любезно согласился он. — Это я.
— В том фильме вы мне не понравились.
— В каком фильме?
— «Некоторые любят погорячее».
— Я не играл в «Некоторые любят погорячее».
Она строго погрозила пальцем.
— Нет, играли. — Нагнулась к окну — не физиономия, а одни гнилые зубы и хитрые глазки.
— А в жизни Мэрилин Монро какой была?
Не ответив, он уехал. Его уже принимают за Джека Леммона или Тони Кертиса — началось.
Когда он разыскал дом Сейди, было уже пять тридцать. Он въехал на извилистую аллею, поставил машину у парадной двери и пару раз посигналил, просто давая ей знать, что звезда прибыла.
Потом выскочил из машины, открыл багажник и достал чемодан.
Сейди уже стояла в дверях.
— Милости просим, — сказала она, протягивая бокал холодного шампанского.
Он глазам не поверил. В ночном халате. Ничего себе начало!
Он подошел к ней, опустил чемодан на землю, взял предложенный бокал и потянулся к ней, чтобы поцеловать в щеку.
Она сжала его в своих объятиях, словно тисками, и просунула свой язык ему в горло так глубоко, что он чуть не задохнулся.
Он вырвался, глотая ртом воздух. Это ему надлежало сделать первый шаг.
— Пойдем в постель, — прохрипела она. — Я устала ждать. — Она схватила его за руку и потянула в дом, ногой захлопнув за ним дверь.
Он помнил другую Сейди. С громадными сиськами и сдержанную в постели. За все время, что они прожили вместе, она ни разу к нему сама не лезла. Но годы идут… все мы меняемся.
Она втащила его в прохладную спальню. Шторы были задернуты, и жужжание кондиционера заглушал Стэн Гетц в стереофоническом звучании. Он живо глотнул шампанского — и хорошо сделал, потому что она забрала у него бокал и поставила на столик у кровати.
— Хочу тебя прямо сейчас, — потребовала она, срывая с него одежду.
— Послушай. Обожди. Дай я хоть душ приму, — возразил он.
— Сейчас же, — не отступала она, расстегнула его рубашку, стащила с плеч и взялась за ширинку.
