– Ладно тебе, подыграй чуть-чуть, – попросила она. – А потом сбацаем еще кое-что – тебе понравится.
Она запела, поначалу на низких нотах – слышать себя без оглушительного аккомпанемента было непривычно.
Милый —
Тебе я сердце не хотела открывать
Потому что…
Милый —
Всегда меня ты заставляешь ждать —
Потому что…
Милый —
Ведь я люблю тебя, пойми
Ведь я люблю тебя, пойми
Ведь я люблю тебя, пойми
Потому что…
Милый —
Голос ее зазвучал крепче, понесся к заоблачным высям. В ее пении было что-то среднее между Карли Саймон и менее утонченной Энни Леннокс из группы «Эуритмикс». Невинность сочеталась с какой-то мудростью, а в голосе слышалась благородная хрипотца.
На Силвер Андерсон ее пение не было похоже вовсе, хотя она, безусловно, унаследовала талант матери – и добавила что-то свое.
Даже Эдди с неохотой признал – сегодня она в порядке.
– Песня – фигня, но поешь ты классно, – сказал он и тут же мощно сбацал на гитаре «Голубые замшевые туфли» из репертуара Пресли.
Не нравятся Эдди ее медляки – не надо. Сама она знает их цену – вот что важно.
– Давай еще разок, – велела она. – Я хочу эту песню записать, и чтобы без дураков.
В постановке небродвейского театра, где появлялась Кларисса, роль ее любовника играл молодой актер. Естественно, у нее сразу возникло желание избавить его от скованности – хотя он жил с одной из ее лучших подруг. «Кэрол ни о чем не узнает, значит, и страдать не будет. А нам близость нужна для работы», – все разложила по полочкам Кларисса.
Он слабо посопротивлялся, сдался и нашел это занятие таким привлекательным, что предложил совершать обряд каждый вечер – во благо публике. Кларисса согласилась.
Когда Джек приехал в театр, ему сказали, что миссис Браунинг запрещает беспокоить ее перед началом спектакля. Категорически.
– Думаю, для меня она сделает исключение, – уверенно сказал он.
Войдя в небольшую гримерную со сценарием Хауэрда под мышкой, он застал следующую картину: Кларисса стояла, согнувшись вдвое и навалившись грудью на свой столик, а худощавый молодой актер, сверкая голыми ягодицами, обрабатывал ее сзади.
Она увидела его в зеркале на туалетном столике – их взгляды встретились. Ее лицо не отражало никаких чувств.
Не говоря ни слова, он бросил на пол сценарий и вышел.
60
– Должен заглянуть Куинн. – Лежа у кромки бассейна, Силвер с улыбкой потянулась. – Говорит, у него что-то важное.
– Куинн – это твой…
– Агент, – закончила она за него.
– Толковый? – спросил Уэс, протягивая руку к открытой банке «кока-колы».
– Будь он бестолковый, стала бы я его держать? Легко пожав плечами, он ответил вопросом на вопрос:
– Я в ваших киношных делах хрен чего понимаю, но вроде бы лучший агент – Зеппо Уайт?
– Ах… Зеппо. – Силвер кинула в рот белую виноградинку, причмокнула от удовольствия. – Когда я собиралась возвращаться в Америку, Зеппо Уайт даже не отвечал на мои звонки.
– Теперь, небось, жалеет.
– Naturellement.
[11]
Все крупные агенты жалеют. А Куинн тогда не испугался меня взять, и я этого никогда не забуду. Он один в меня безоговорочно верил.
– Твои контракты он пересматривает каждый сезон? Внимательно посмотрев на него, она взяла со стеклянного блюда еще одну виноградинку.
– Для человека, который ничего не смыслит в шоу-бизнесе, ты заметно поднахватался.
– Я разговаривал с Чаком Нельсоном. Он подумывал о том, чтобы заключить контракт с Куинном.
– И что, заключил? Уэс покачал головой.
– Сказал, что идти к Куинну Лэттимору – значит, признавать свое поражение.
– Хм-м… может, для Чака так оно и есть. Если от него отказалась Сейди Ласаль…
– Кто это?
– В Голливуде среди женщин – агент номер один. Она была моим агентом – давным-давно и далеко отсюда. Можешь не спрашивать – она тоже не отвечала на мои звонки, когда я была в отчаянном положении.
– Отчаяние рождает презрение.
– Еще бы! Через что я только не прошла.
Она села, протянула руку к огромной соломенной шляпе. Глаза уже были укрыты от солнца большими плотно прилегающими очками. Она считала, что много солнца ее лицу ни к чему. Солнечные лучи сушат кожу, отсюда – преждевременные линии и морщины.
На ее тело в розовом купальнике без тесемок и с высоким вырезом на бедрах ложился добротный загар.
– Здорово, что в «Спрингсе» мне дали чуток передохнуть, – пробормотала она. – Раз я теперь свободная женщина, надо этим воспользоваться. Как только начнется работа, голову будет некогда поднять.
– Значит, ты очень много работаешь.
– Как собака! – воскликнула она, без сомнения в восторге от такого напряженного ритма.
– А зачем?
Она вытянула перед собой ногу.
– Чтобы денежки зарабатывать, дорогой. Чтобы держаться на уровне, к которому ты очень, очень скоро привыкнешь.
Засмеявшись, он поймал ее точеную лодыжку.
– Уже привык.
Она изогнулась, чуть подалась к нему.
– Знаю. Роскошь затягивает, да?
Пальцами он пробежался по ее ноге, дал им притормозить у низа живота и принялся плавно его поглаживать.
– Приятно, – уведомила его она с легкой хрипотцой. Пальцы его забрались под ткань купальника.
Она замурлыкала от удовольствия.
Он уже был готов предпринять решительные действия, как появился Владимир.
У Владимира выработалась привычка по возможности Уэса игнорировать. Русский управляющий решил для себя, что точно знает, кто такой Уэс Мани: уголовник, проныра и платный жеребец – в таком порядке.
– Телефон, мадам, – объявил Владимир, протягивая ей аппарат. – Мисс Карвелл.
Она взяла трубку.
– Нора? Чем занимаешься?
– С журналистами воюю, – сварливо буркнула та. – Все хотят больше знать об Уэсе. Если мы им чего-нибудь не скормим, они начнут копать по-настоящему.
– Пусть копают, – бросила Силвер с вызовом. Потом повернулась к Уэсу. – У тебя есть что-нибудь жуткое, что надо скрывать, дорогой?
Он указал на мощную выпуклость в своих плавках.
– Только это.
