Стариков был одним из лучших в классе. В отличие от многих других отличников, этот за пределами школы был борзым, драчливым. И азартным бабником — в самом завидном смысле слова — был Эдик.
Отец его работал в каком-то министерстве большой шишкой. Семья была обеспеченной, дружной. И очень патриотичной. Павел часто вспоминал, как нервничал и сердился отец Эдика, Григорий Евсеевич, если кто-то из знакомых или родни вдруг уезжал:
— Не понимаю я вас. Не могу, да и не хочу! Что это за, непонятного происхождения, тяга обнаружилась на старости лет?! К чему тяга? К Родине? Так здесь же твоя родина. Вот здесь! Где первые капли молока материнского всосал. Родина — это земля, которую ты своими первыми шажками попирал. Что это за родной язык, который тебе надо на старости лет изучать? А все равно будешь в сознании на русский переводить… Не могу понять вас.
— Да здесь же детям дороги нет! — возражали ему. — На каждом шагу только и слышишь: жид! жидовская морда!
— Ну а ты ответь: русская морда. Или, там, украинская. Ведь что такое жид? Это польское произношение слова «аид» или «йуде». Что оскорбительного в этом?.. А то, что детям дороги нет, — вы меня извините! Если ребенок туп безнадежно и бездарен — ему нигде дороги не будет. А если он умен и деятелен — он и здесь стезю найдет. И никто ему не перегородит дороги. Пусть это звучит нескромно, но вон мои Саша и Эдик — сами на свою дорогу вышли. И вон как размашисто шагают.
Вот такая позиция была в семье Стариковых.
И вдруг — в девяносто третьем или девяносто четвертом — всей семьей в Израиль переехали. Вот тебе и патриотизм. Вот тебе и «не хочу и не могу понять»!
— Ты надолго? — спросил Павел, вернувшись из воспоминаний на «землю обетованную».
— На неделю. Здесь у нашей тети Клары — помнишь ее? — сын женится. На свадьбу приехали.
— А как там Григорий Евсеевич?
— Не «там», а здесь. Он тоже приехал. Так что, Фауст, давай завтра к нам. Посидим, водочки попьем, старое помянем. Договорились? Завтра в 19 часов ждем. У тети Клары.
…Застолье уже подходило к концу, когда Стас, новоявленный жених, вдруг поднял на дядю опьяневший взгляд:
— Вот вы, дядя Гриша, на свадьбе тост сказали — за Россию, за Москву, — он произнес это несколько пародийным тоном. — А если так Россию любите, что же уехали?
Григорий Евсеевич посмотрел на него со снисходительной улыбкой. Ничего не ответил.
— А в самом деле, Григорий Евсеевич, — вставился Павел, — и меня тоже это интересует. Ведь вы были «на коне». Должность высокая, и квартира в самом центре Москвы. И Эдька с Сашей так раскрутились… Извините, конечно, что этой темы касаюсь. Понимаю, деликатная это проблема, но любопытство… Меня этот вопрос очень долго мучил.
— Дело в том, молодой человек, что причиной моего исхода отсюда был, как это ни парадоксально, именно патриотизм. Советск… нет, тогда уже российский… Вот вы сделали удивленные глаза. А я вам поясню. Всю жизнь я проработал в геологии. Последние 18 лет — до исхода — занимал очень высокие посты в министерстве. Так вот: в советские времена недра разрабатывались, но не алчно, не безоглядно. Они — недра эти — богаты, но, как и все на земле, — исчерпаемы. Всему приходит конец. В советские времена разработки планировались, более или менее ограничивались. Знаете, сколько угольных пластов ставили на консервацию! Или нефть… А вот потом, в постсоветский период, пошло такое разбазаривание! Такая разухабистость! Чиновники, не уверенные в завтрашнем дне, старались урвать от своего положения как можно больше. Ни интересы страны, ни народ их не заботили. Только бы урвать. В данный час, в данный миг. Завтра от этой кормушки могут отлучить.
Стариков снял очки, остервенело протер их и посмотрел на просвет. Задумчиво посмотрел, словно открыли они ему те времена:
— Теперь слово «кормило власти» приобрело новый, алчный смысл: то, что их кормило. Стали распродавать Россию в розницу. С удалью, цинично. С чего прежде миллиарды государству шли, теперь отдавалось за копейки. Лишь бы пару тысяч «отката» взять. Добрались эти хапуги и до недр. Бо-ольшой интерес возник к недрам.
Где бы еще найти клад, чтобы быстренько его за бесценок продать?!
В то время работал у нас талантливейший геолог. Изыскатель от Бога.
— Это о ком вы? — спросил Павел.
— О Пла… Ну, в общем. Не стану я называть его имя. По причине, о которой скажу. Этот геолог — назовем его условно Иванов — сначала опосредованно, априорно обнаружил беспрецедентные залежи нефти в… Своими прогнозами на залежь поделился со мной. Только со мной. И я организовал ему камуфлированную командировку в Лозовое.
— Это что, место, где…?
Стариков досадливо поморщился:
— Да это я условно называю место! Как и имя геолога. Все условно. Так вот: месяца два они вели там буровые работы. Он позвонил и сообщил мне, что прогноз полностью подтвердился: океан нефти оказался под этим участком. Океан! Он тоже был отчаянным противником разбазаривания недр. Знал, если месторождение рассекретить, начнется его бессовестное разграбление. И вот — представьте себе, молодые люди, — человек совершил самое крупное открытие в своей жизни, самое значительное! Но вынужден его замалчивать. Как вам это?! А министр — будто чувствовал — крутится, выспрашивает: а где это наш Платунов? Чутье у министра было потрясающим. Только не геологическое чутье, а на дармовую поживу. Но не узнал ничего. Не сказал я ему. Правда, мог бы он у самого геолога все выведать: Виктор Павлович был человеком наивным и доверчивым. Но случилась беда: при возвращении в Москву их самолет разбился. Прямо при посадке. Я был свидетелем: встречал же. Мне удалось отыскать среди руин чемодан Пла… Иванова. Там была вся документация по этому месторождению… Вот так погиб выдающийся ученый… Выпьем за его светлую память. Пусть земля тебе будет пухом, дорогой Виктор Павлович. — Стариков поднял глаза к потолку.
После поминального тоста за столом воцарилась торжественная тишина. Нарушил ее Павел:
— А вы, Григорий Евсеевич, можете сейчас эти данные передать правительству России? Нынешнему?
— Нет, молодой человек. Не могу! Еще не верю, что используют они во благо. Вон как нефть бесшабашно продают. Нет уж. Я потерплю пока.
— А если что-нибудь с вами случится, дядя Гриша? — развязно спросил Стас. — Так и пропадет это открытие. Без понту пропадет.
— Ты, молодой человек, рассуждаешь, как и эти, нынешние. А я, в отличие от вас, человек предусмотрительный. Все материалы хранятся в банке, и в случае моей… если что случится — там есть распоряжение.
— Так лучше бы сейчас Дусику расклад дали. Он бы наварился. Купил бы через подставу эту землю. И вам хорошо, и Эдику бабки.
— Нет, дорогой мой. Если бы я так поступил, я бы уподобился этим. Что против моих принципов. Знаете, что происходит, когда землю изнуряют? Когда исчерпывают до дна? Любой организм при голодании вначале «съедает» свой жир, потом — мясо и, наконец, — мозг. Так вот, я не хочу, чтобы Россия обезумела… Нельзя изнурять землю.
