Алексей: Роднуля, я за вчерашнее извинился.
Влада: Что-то я не могу вспомнить…
Алексей: А ты и не можешь помнить. Ты же спала… Извинения я оставил, где обычно: в верхнем ящике правой тумбочки.
Влада (сдерживая смех): Сколько?
Алексей: Пятьсот.
Влада (с наигранной строгостью): Пятьсот евро?
Алексей: Долларов, солнце мое! На евро еще Европа не перешла, а ты…
Влада (сварливо): Ладно, сегодня приму, но в дальнейшем долларов не предлагать. Доллар дешевеет».
Фауст вслушивался в приторный диалог со снисходительной улыбкой.
Сюсюканья Влады с мужем поначалу вызывали иронические усмешки.
«Влада (интригующе): Роднуля, ты еще не пользовался платочком?
Алексей (с шутливой озабоченностью): Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что мой котенок приготовил… О! Так и знал: записка… Родная моя, это не ты, это я по тебе скучаю! Это я тебя обожаю, солнышко мое!»
Фауст покачал головой: Вот олень: «солнышко», «обожаю»… Какой олень!
«Влада: (капризно): Ну, говори скорей!
Алексей: Очень люблю тебя, моя жизнь, моя прелесть! И уже скучаю.
Влада: И я тебя. Только больше. Обожаю!»
Фауст отпил коньяк. Какие-то ворчания вырвались из демонически скошенных губ. Воркования Бравиных казались ему мышиной возней! Примитивным водевилем. Он поднял глаза и увидел себя в зеркале. На него смотрело растерянное, снедаемое тихой завистью лицо.
О, Господи! Он — завидовал. Завидовал тому, что словами называл мышиной возней, водевилем. Тоскливо завидовал этой «возне». Лицо и глаза, получившие свободу, выдали его подлинные чувства. Обнажили то, что тщетно отметал холодный разум.
Снова выпил Фауст и снова долил. С ожесточением отжав перемотку, остановил наобум.
«Влада (требовательно): Говори скорее!
Алексей: Люблю! Конечно, люблю! Только ты мне мешаешь работать.
Влада: (с наигранным испугом): Мешаю?!! Я? Тебе? Мешаю?!
Алексей: Еще как! Я же только о тебе все время думаю. Ни о чем больше думать не могу. А когда о делах?.. Это честно.
Влада: Только это и честно. Все остальное — ложь. Я тебя люблю, Лекс. Люблю твои руки, брови и глаза. И все…
Алексей: И все?!
Влада: И все остальное!»
Павел оглядел комнату, словно впервые видел ее. В этом, богато обставленном доме царила гулкая пустота. Роскошная, позолоченная пустота. Ему вдруг нестерпимо захотелось общения.
Он уже взялся за телефон… Но тут же отбросил эту мысль. Понял, что ему требовалось общение не просто с женщиной, а с женщиной конкретной. С Владой.
Некоторое время еще он слушал и пил. Контролировал каждое слово, каждый нюанс. Но забыл о мерах спиртного. И к полуночи напился.
Утром долго отмокал под душем, выпил три чашки кофе, таблетку аспирина. Голова прояснилась. А подсознание свербила мысль: что-то из вчерашнего «радиоспектакля» заинтересовало… Кажется, на той кассете, которая сейчас в маге. Включив, сразу нарвался на искомое:
«Влада: Ну как, я заслужила подарок?
Алексей: Да, безусловно. Ты всех очаровала. Умница.
Влада: Значит, я заслужила гиацинт?
Алексей (смеется): Не думаю. Если так… рассуждать, то я должен каждый день дарить тебе гиацинт.
Влада: Вот как? Ты, значит, считаешь, что…
Алексей (смеется): Все, все, сдаюсь! Был не прав. Заслужила!»
— Дон, ты не знаешь, что такое гиацинт?
— А зачем тебе? — равнодушно спросил Дмитрий, роясь в бумагах. — Кажется, камень. Полудрагоценный камень наподобие опала…
— Полудрагоценный камень? Я тоже так подумал… Да, точно.
— А зачем это тебе?! Оникс, опал — это удел середняков, а твой уровень… Паша, где в этом договоре ссылка на форс-мажор?
— Форс-мажор?… Действительно нет. Пойди уточни у Сергея.
Как только Дон вышел, Фауст поспешно надел плащ и спустился на персональном лифте. Через десять минут он был в ювелирном магазине.
— Девушка, покажите-ка мне какое-нибудь украшение с гиацинтом.
Вышколенная брюнетка только слегка приподняла бровь:
— Если вас не затруднит, уточните заказ.
— Куда точнее, — почему-то рассердился Павел и повторил почти по слогам: — женское украшение с гиацинтом!
Брюнетка опустила глаза, словно это она допустила оплошность:
— То, что ищете вы, продается в цветочных будочках.
— Не понял…
— Гиацинт — это цветок. Причем не самый респектабельный.
Фауст рассмеялся: расслабленно, добродушно. «Вот оно что! Оказывается, весь сыр-бор из-за какого-то цветочка. Какая серость! Вручать любимой женщине цветок — да еще не самый респектабельный — в качестве презента!
Уже усаживаясь в машину, Фауст снова рассмеялся. Но уже с сарказмом. «Ей надо раритеты из алмазного фонда дарить, а этот… Хм! — огородное растение, как сувенир преподносит. Ну, лось!»
Раньше Павел покупал цветы, но только к событиям: на юбилеи, на похороны. И вручал он их поспешно, избегая встречного взгляда. Словно от ноши избавлялся. Только однажды он целенаправленно купил цветы для человека, который, правда, не отмечал никаких дат и в гробу не лежал. С этим человеком намечалось подписание договора. Как обычно, перед важной сделкой, Фауст собрал досье на контрагента. И среди прочего выяснил, что у того аллергия на гвоздику. Купив букет самых пахучих гвоздик, Павел упрятал его за сейф. Понятно, что эту сделку аллергик подписал на провальных для себя условиях.
Так что, без нужды Паустовский в цветочные магазины не заходил. Но сегодня ноги сами привели его в павильон.
— Дайте мне гиацинт.
Продавщица стушевалась: по виду клиент на трехсотдолларовый заказ тянул, а попросил копеечный цветочек. С трудом скрыв усмешку, она достала откуда-то с задворков ветку и небрежно протянула покупателю. Но Павел не заметил высокомерия цветочницы. Бросив на прилавок пятьдесят долларов, вышел.
* * *
— Салют, Фауст. Это Рудик тебе звонит. Рудик Дикий… Ага… Надо пересечься… Проблемку легкую перетереть. — Давай в «Трех богатырях». Один на один. Без рынды. В шесть вечера. В 18.00 по вашему. Ладушки…?
Рудик специально избрал «Богатырей». Собиралась там в основном блатата, шпана. И можно было растворить своих бычков в массе однотипных, как цирковые униформисты, крепышах. Это на тот случай, если Фауст задумает с рындой явиться. С «телоспасителями».
