Беда усугублялась еще и тем, что Павел, тот самый Павел Георгиевич Паустовский, который мог в бизнесе повернуть любую неблагоприятную ситуацию в нужном ему направлении, сейчас вдруг почувствовал, что мозг непослушен ему. Не срабатывали импульсы, что-то заклинило в сознании. И эти эмоции!.. Да, вот именно они не позволяли мыслям парить свободно и раскованно. Если бы не этот ступор, никогда не стал бы поверять своей беды никому. А теперь вот открылся Дону.
— Знаешь, — горько усмехнулся Павел, — сейчас ты сказал, что подписал Беркович контракт, а мне это как-то по фигу. А ведь к этому шли почти полгода! А все потому, Дима, что деньги перестали меня волновать. Вот так, — снова печально улыбнулся Фауст. — Всю свою сознательную жизнь посвятил бабкам — стругал их, рубил, ковырял, снимал, дербанил, а сейчас — не задумываясь, отдал бы их все. Только бы Влада была на свободе. И рядом. Около меня.
Дон с изумлением и с какой-то опаской смотрел на своего патрона. Такого Фауста он не знал. К такому Павлу не был готов. Он терял могучего и непотопляемого партнера, предприимчивости и уму которого был обязан нынешним своим роскошным благополучием. И все нутро его восстало против этой стервы — Бравиной, — но по сложившейся привычке, чисто автоматически, предложил вариант:
— Если не выходит в лоб, давай совершим маневр!
В глазах Фауста, рядом с тоской, засветился интерес.
— Все эти тюрьмы, СИЗО, КПЗ — они же на мизерах существуют. А ты узнай, где ее держат, и войди благотворительным взносом: официально, через банк перебрось им тысяч двадцать-тридцать. Они за это что хочешь сделают. Если и не освободят, хоть условия благоприятные обеспечат. Кормить ее из ресторана будут. И свидания дадут.
Интерес в глазах Фауста перерос в радостную надежду. Он энергично потряс кулаками и, хлопнув Дона по плечу, выскочил из кабинета.
* * *
— Ладно, Викентий, я принимаю твои доводы. — Фауст сидел в глубоком кресле свободно и непринужденно, словно он, а не его визави был хозяином кабинета. — А сейчас я сделаю тебе предложение, от которого ты никак не увернешься.
Викентий напряженно вытянулся, его холеные ладони обхватили подлокотники кресла.
— Мне известно, Вик, что тюрьмы, СИЗО очень жидко финансируются. Могу помочь деньгами. Благотворительной инъекцией. Официально, чин чинарем. Солидными деньгами. — Павел говорил в несвойственной ему манере: суетился, мельтешил. Впервые в своей практике он заключал сделку без предварительного анализа. Он спешил. Ему казались кощунственными каждый час, каждая минута, которые Влада проводит в заключении. Они должны казаться ей вечностью. И ему, Павлу. — Так что звякни начальнику над всеми этими мышеловками, скажи, что есть лох, готовый оказать им финансовую поддержку.
Ухоженные пальцы Викентия расслабили хватку, улыбка смягчила настороженное лицо.
— Благотворительность — это хороший вариант. Только есть «но».
— А ты для чего в этом кресле сидишь? — холодно улыбнулся Фауст. — Вот и сними это «но».
— Дело в том, Павел, что любая финансовая инъекция в структуре МВД, если это не бюджет, воспринимается как завуалированная взятка и…
— Брось, Викентий! Мне сейчас не до этих юридических тонкостей. Ты меня сведи с этим главным псарем, а там мы сами решим, как все это оформить. Звони, Вик, звони.
Викентий пожал плечами и поднял трубку.
Тотчас лицо его и осанка приобрели привычную солидность.
— Никита Андреевич?.. Здравствуй, генерал… Это Ресников… Спасибо… К тебе, генерал, подъедет Паустовский Павел Георгиевич. Прими его и окажи содействие… Когда?.. Завтра?
Павел перегнулся через стол и забрал трубку у Ресникова:
— Это Паустовский. Я через сорок минут буду у вас. Это значит… в 13.20… Нет, Никита Андреевич, завтра не получится… Перенесите ваши дела… Я вас очень прошу. Сделайте это для меня, Никита Андреевич, — содержание было просительным, а тон жестким, приказным.
Генерал явно оторопел от напора, он растерянно сопел в трубку, гадая, кто этот Паустовский. Ведь звонит сам Ресников! А этот Паустовский, судя по поведению, — фигура еще более важная. Хотя кто может быть важнее Ресникова?! Никита Андреевич хотел, было, ответить, что он, так и быть, перенесет дела, ко тут заметил, что трубка попискивает сигналами отбоя.
* * *
И в кабинете генерала Фауст устроился с возможным комфортом. Закинув ногу на ногу, закурил и недовольно сморщил лоб: искал пепельницу. Некурящий генерал пепельницы не держал, потому суетливо подвинул в сторону Паустовского блюдечко. Чтобы скрыть свою растерянность, нервничающий от неведения генерал достал из высокого металлического стакана цепочку канцелярских скрепок, стал перебирать их на манер четок.
Павел изложил суть дела. А генерал благоволительно кивал чуть не каждому слову. Кивал столь активно и усердно, что Фауст заподозрил какой-то недуг: контузия, что ли? Он замолчал — кивки прекратились. Значит, не контузия.
— А что вы хотите взамен? — спросил генерал, бросив исподлобья подозрительный взгляд. — Мы же только охраняем. А на судьбы…
— Мне это известно, — перебил Фауст. — Устройте мне протекцию к начальнику вот этого СИЗО… — он положил перед генералом бумажку.
— Это не проблема, — генерал энергично перебирал четки. — А вы… серьезно насчет… сто тысяч?… Насчет сто тысяч долларов?
— Абсолютно. В любой форме: наличными, перечислением… Как вам будет угодно и удобно.
— А когда? — вкрадчиво поинтересовался Никита Андреевич, прекратив перебор скрепок.
— Как только я почувствую благожелательное ко мне отношение вот в этом СИЗО.
— Это понятно, — закивал генерал, облегченно выдохнув воздух, и ловко закинул четки в стаканчик: цепочка, словно гремучая змея, треща вползла внутрь. А генерал уже звонил.
— Майор Бабенко?.. К тебе сейчас подъедет полковник Баранов, так что будь на месте. Не отлучайся. Все!
* * *
Полковник Баранов — черноусый толстяк — подвел Павла к двери с табличкой: Майор Бабенко А.Н.
Небрежно толкнув дверь, Баранов вежливо отодвинулся, пропуская Паустовского. Из-за стола поднимался майор Бабенко. О том, что это женщина, Павел догадался только по яркому макияжу и распиравшему мундир бюсту. «Вот это баба! Как мужик!» — подумал Павел.
«Вот это мужик! Какой красавец!» — восхитилась дама-майор.
Адресовав Баранову уставное приветствие, она повернула к Павлу возбужденное лицо и с неожиданным от нее кокетством хихикнула:
— Вы, пожалуйста, присаживайтесь… Что будете: чай, кофе? Или… товарищ полковник? Как? — и снова кокетливый взмах бровями.
— Ничего не надо, — отмахнулся Баранов. — Вот, товарищ Паустовский дело имеет. Надо помочь.
— Я все-таки распоряжусь. Сейчас я… — Мужлан-кокетка вышла из кабинета. Вернулась она минут через десять и — как ей казалось — совершенно преображенной: щеки усилили румянец, а губы стали столь пунцовыми, что казались раскровавленными. Бабенко внесла поднос с тремя чашечками кофе. Она приблизилась к Павлу и положила перед ним чашку. Аромат кофе перебивался исходящим от майора запахом страсти. Такой запах источает лошадь в моменты случки.
