– Что это, милорд?
Он почти крикнул:
– Это я тебя хочу!
Она прерывисто вздохнула:
– Я не понимаю.
– Когда мужчина и женщина хотят заниматься любовью, в их телах происходят неизбежные перемены, – хрипло объяснил Джек, заставляя ее бедра совершать круговые движения. – У мужчины это все впереди и наружи: его плоть становится твердой и в несколько раз увеличивается. У женщины это более тонко: ее грудь набухает, и соски поднимаются. – Джек положил ладонь на ее грудь – ее тело отреагировало именно так, как он сказал. – А здесь, – тут его ладонь оказалась у нее между ног, – она становится жаркой и влажной, и ее влага напоминает сладкий мед. Тогда женщина действительно готова открыться и принять мужчину.
Элизабет показалось, что глаза у нее стали размером с блюдца. Она с трудом выдавила:
– Вы хотите сказать, что мужчина… вставляет это в тело женщины?
Он и глазом не моргнул:
– Именно это я и хотел сказать.
Она была совершенно ошарашена.
– Но почему?
– Почему? – он громко засмеялся. – Потому что именно так это делается.
У нее язык прилипал к небу.
– Это и значит заниматься любовью?
– Это тоже значит заниматься любовью.
– Но не только это?
– Нет. Заниматься любовью можно по-разному.
– Это приятно? – спросила она каким-то чужим, неожиданно грудным голосом.
– Это просто чудесно, – хрипло ответил он. – Словно умираешь и возрождаешься заново.
Ей все еще не верилось.
– Вы говорите мне правду?
Джек вдруг стал совершенно серьезен.
– Я говорю правду. Клянусь.
Она задумалась над тем, что он сказал ей. А потом возмущенно спросила:
– Почему мне раньше никто об этом не рассказывал?
Джонатан Уик покачал головой:
– Общество не считает нужным учить милых юных девственниц таким вещам.
Элизабет закусила губу. Она казалась двенадцатилетней девочкой, хотя и не подозревала, насколько юно выглядит.
– Вы не должны говорить об этом, милорд.
Он язвительно улыбнулся:
– Не кажется ли тебе, что сейчас несколько поздно демонстрировать скромность?
Конечно, он был прав, однако она все равно высказала вслух свое возражение:
– Мужчина и женщина не должны говорить о таких вещах!
– Другими словами, я могу класть руку тебе на грудь и даже прикасаться к самому средоточию твоей женственности, но только в том случае, если не буду говорить об этом вслух! – сказал он безжалостно.
– Милорд!
Он насмешливо спросил:
– О Боже, уж не оскорбил ли я ваши нежные чувства, миледи?
– Да. Нет. – Досада заставила ее вскрикнуть: – Будь ты проклят, Джек!
Казалось, он испытал только легкое удивление.
– О, наконец-то совершенно честная реакция, милая моя Элизабет, – снисходительно проговорил Джек. Улыбнувшись, он мягко обхватил пальцами ее подбородок. – Тебе никто не говорил, что ты совершенно неотразима, когда разозлишься?
Это Элизабет уже слышала. От него, если уж на то пошло. Задыхаясь от ярости, она заявила, как и в первый раз:
– Вы совершенно невозможный человек!
Он провел пальцем по ее подбородку. Ему ни капельки не было стыдно.
– Да, наверное.
– А гордиться тут нечем!
– Да, наверное.
Она отступила на шаг, досадливо встряхнув головой.
– Не играйте со мной, сударь. Я не ребенок.
Джек удержал Элизабет и заглянул ей в лицо.
– Тогда уж мы оба не будем играть в эти игры, Элизабет. Давайте всегда говорить друг другу правду.
Она вскинула голову, принимая вызов.
– Всегда правду!
– Всегда правду, – пообещал он.
Возвышаясь над усталой девушкой, Джек укорял себя: ему ли просить о правде!
«Давай не будем играть в игры, Элизабет!» А что же он, к черту, делал весь этот час, посвящая это невинное существо в плотские утехи? Разве он не ведет с Элизабет Гест сложную игру с той первой минуты на базаре, когда он последовал за ней в переулок и спас ее от тех негодяев?
«Что надо сделать, будет сделано. Таков обычай пустыни».
Но в эту минуту ему не очень-то нравился обычай пустыни. Вдобавок к прочим неприятностям он испытывал немалую физическую боль. Он был готов к извержению. Достаточно самой малости, чтобы он потерял контроль над собой: случайного прикосновения ее руки или бедра к его налитой страстью плоти.
Ему необходимо на что-то отвлечься – вот где выход.
Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и заставил себя думать о чем угодно, только не о том, что ему хотелось сделать в тот момент, а именно умчать Элизабет в свой шатер в пустыне и неделю кряду заниматься с ней любовью.
Джек мысленно выругался. Вопреки всему его плоть не желала примириться с поражением.
Внезапно ему страшно захотелось, чтобы у него под рукой оказалась бутылка бренди. Как ни желанна была ему в эту минуту Элизабет, он не мог, никак не мог искать утоления страсти в ее юном теле. Это было очевидно. Не место и не время.
Однако Джек пообещал себе, что настанет такой момент, когда Элизабет будет принадлежать ему.
Благодаря нечеловеческой выдержке и железной власти разума над телом, которым он научился в пустыне и на полях сражений, он заставил свои мышцы расслабиться. Спустя какое-то время он был вознагражден тем, что страсть его стала постепенно утихать.
Как только Джек овладел собой, он поправил брюки и наклонился, чтобы поднять шляпку Элизабет: незаметно для них обоих она упала на холодный каменный пол погребальной камеры.
– Нам надо уходить. Пора присоединиться к мисс Дюве и Али и возвратиться в дом леди Шарлотты.
Элизабет молча кивнула.
– Вам, наверное, захочется привести себя в порядок при свете того факела, – сказал он, указывая на противоположный конец полного теней помещения.
Она молча прошла мимо него.
– Ваша шляпка, миледи, – проговорил он, неловко протягивая ей головной убор.
– Благодарю вас, милорд.
Он быстро взглянул на нее:
– С вами все в порядке?
Элизабет немного молча повозилась с прической, а потом ответила:
– Конечно, со мной все в порядке. – Она надела шляпу и, повернувшись к нему лицом, встретилась С ним взглядом. – А что со мной могло случиться?
