– Ой, просто изумительно! – воскликнула она увлеченно.
– Чертовски изумительно, – хрипло отозвался Джек, не разжимая зубов.
Элизабет услышала, как напряженно звучит его голос, и сразу же встревожилась:
– О Боже. Я сделала что-то не так?
– Не так? – издевательски рассмеялся он.
– Я причинила вам боль, милорд?
Ярко-голубые глаза Джека странно блеснули.
– Да, миледи, – решительно заявил он, – причинили. Так что теперь извольте меня поцеловать, чтобы боль прошла.
Элизабет запоздало поняла, что это какая-то игра, однако она была готова эту игру принять.
Приподнявшись на цыпочках, она легонько поцеловала острый угол его скулы.
– Помогло?
– Не совсем.
– Правда?
– Да. Ты ведь должна поцеловать больное место.
Она изумленно открыла рот. Не может быть, чтобы Джек предлагал ей поцеловать его грудь! Неужели ему хотелось бы ощутить прикосновение ее губ к его обнаженной коже… или даже прикосновение ее языка к небольшому коричневому соску?
– Извините, милорд.
Джек чуть смущенно улыбнулся:
– Ничего, моя нежная, невинная Элизабет. Я понимаю, что для тебя еще многое ново. Я буду рад показать тебе, как это делается.
С этими словами он протянул руку и проследил пальцами изящную линию ключицы над воротом ночной рубашки. Он как будто невзначай запутался в шелковой ленте, стягивавшей ее рубашку, и, распустив узел, одновременно распустил и ворот. Не успела Элизабет опомниться, как оказалась голой до пояса.
– Милорд!
Она попыталась прикрыться.
– Нет. – Джек поймал ее руки и не дал ей прижать ладони к телу. – Не надо от меня прятаться.
Ему не удавалось отвести взгляд от ее грудей. Они были тугими и высокими. Они были молочно-белыми и гладкими, как атлас, а их розовые вершины нетерпеливо приподнялись и набухли под его жадным взглядом.
У Элизабет отчаянно колотилось сердце. Казалось, оно то готово было вырваться у нее из груди, то проваливалось в самые пятки. И у нее томительно ныло все тело – Господи, какая это была нестерпимо сладкая боль!
Джек прикоснулся к ней, и она запрокинула голову. Из полуоткрытых губ вырвался невольный стон.
– О Боже! Я сделал что-то не так?
Она была совершенно ошеломлена:
– Не так?
– Я причинил вам боль, миледи?
Это была все та же игра. Теперь она поняла.
– Да. Так что теперь вам надо меня поцеловать, чтобы боль прошла.
Он быстро прикоснулся губами к ее щеке – поцелуй получился совершенно невинным.
– Помогло?
– Нет.
– Правда?
– Надо поцеловать больное место.
Джек властно заставил ее выгнуться, придерживая рукой за спину, и опустил голову. Ее кожа стала обостренно чувствительной, так что прикосновение его теплого дыхания действовало на нее с невероятной силой. Ей хотелось… ей было нужно… ей было просто необходимо…
– Джек, помоги мне! – воскликнула она, не выдержав наплыва непонятных чувств.
Он осторожно прикоснулся к ее набухшему соску кончиком языка. Потом начал нежно тереться о него губами, щекой и даже подбородком. Но этого было мало, очень мало – и в тот момент, когда из ее груди вырвался умоляющий стон, Джек наконец сжалился над ней и впустил ее сосок в свой открытый рот.
Элизабет инстинктивно выгнула спину, так что чувствительный бутон оказался у него между зубами. Острые края ласково сомкнулись на женской плоти. Он переходил от одной груди к другой, уделяя каждой равную долю внимания.
А потом он наклонил голову сильнее, вобрал ее плоть глубже и стал сосать ее – сильно и долго. Она почувствовала, как ее лоно отозвалось сладостным томлением. Она вдруг перестала быть такой женщиной, какой считала себя всю жизнь. Она не была практичной. Она не была рассудительной. Она не была решительной. Теперь она стала необузданной, свободной и такой естественной, какими бывают обжигающее солнце и прохлада ночи в пустыне. Ей никогда и в голову не приходило, что любовные ласки могут оказаться такими.
Целиком отдавшись чудесным ласкам Джека, Элизабет почти не обратила внимания на то, что ночная рубашка ее скользнула на пол, а ее саму бережно уложили на кровать. Только когда чуть шершавые пальцы Джека заскользили по ее обнаженным ногам, она почувствовала панический ужас.
– Милорд… Джек… что?..
– Не бойся, моя нежная английская розочка. Это всего лишь еще один урок, – пробормотал он успокаивающе.
И все-таки она попыталась отстраниться, когда он опустился на кровать с ней рядом. Внизу у него опять появился все тот же бугор. Теперь она легко его узнавала.
– Джек, – ахнула она, – ты собираешься засунуть его в меня?
Он нежно отвел влажную прядь волос, упавшую ей на лоб.
– Нет, моя невинная девочка, не собираюсь. О, этой ночью мы удовлетворим свои желания, и ты, и я! Но когда мы насытимся, ты по-прежнему останешься девственницей.
Элизабет старалась успокоиться.
– Разве такое возможно?
– Вполне возможно, – уверил ее Джек. – Я могу дать тебе то, чего ты ищешь. Я могу получить то, что мне надо. И ты по-прежнему останешься «чистой, как снег, не тронутый лучами солнца».
Она не понимала, как такое возможно, но верила в то, что Джек говорит правду. Ведь прежде он ни разу ее не обманывал! Более того, ведь он – единственный человек, который честно и откровенно говорит с ней об этих вещах!
Он начал ласкать ее, возбуждая, разжигая ее страсть. Его пальцы проложили чувственный путь от основания ее шеи, по ложбинке между атласными грудями, через живот… и спустились в долину между ног, заставив ее ахнуть от неожиданности. Но в тот момент, когда она уже готова была издать протестующий возглас, Джек начал целовать ее. Его язык проскальзывал между ее зубов и погружался в глубину рта.
– Помнишь, я говорил тебе о том, что страстный поцелуй имитирует самый интимный акт мужчины и женщины? – прошептал он, касаясь губами ее обнаженного плеча.
– Да, помню, – как в тумане отозвалась она.
– Это и есть наш следующий урок, радость моя. Обними меня за плечи.
С этими словами он снова запустил язык в ее рот и в какой-то момент страстного поцелуя проверил теплый мед между ее ног и проник пальцем в ее тело.
Глаза Элизабет широко распахнулись. Она подняла голову с подушки.
– Джек!
И тут началось постепенное нарастание жара, который зарождался где-то в глубине ее тела, где она никогда прежде не бывала, о существовании которой даже не подозревала. Поначалу это было приятное тепло, но потом огонь стал все жарче и жарче, пока не поглотил ее, угрожая пожрать, испепелить заживо.
