И вот, когда с малиновым слоем было покончено, на крыльце моей избушки снова послышались шаги.
О, ужас! Заметив мои сборы, тетя Ира решит, что я все-таки обиделась, начнет извиняться, грузить меня историями из Дашкиной жизни!..
– Прихорашиваетесь, Алла? Очень вовремя.
Я оглянулась и увидела Валентина.
Думаю, моя растерянность и даже смятение не укрылись от него, но он сделал вид, что ничего не происходит:
– Вот вырвался с работы, чтобы скрасить твое одиночество. Ты не возражаешь, если на ты?
– Не возражаю. Но мне пора.
– Куда пора?
– Домой.
– А что тебе там делать? Скучать?
А что мне действительно делать там? По риелторским агентствам звонить уже поздно…
– Давай для начала поближе познакомимся. – Не дожидаясь приглашения, он придвинул к столу колченогий венский стул, сел и выставил на стол бутылку темно-вишневой жидкости. – Вот рекомендую, домашнее черноплодное вино.
Я вспомнила, что домашним вином из черноплодки поила нас со Стивом Катя Башляева, и горько усмехнулась.
– Напрасно смеешься! Вино превосходное. Мне его преподнесли благодарные больные.
– Больные?
– А что ты удивляешься? Я врач! Санаторно-курортный доктор. Ну а ты кем работаешь, Аллочка?
– Консультантом.
– Продавцом-консультантом? В бутике?
– Ошибаешься, в издательстве.
– И кого же ты консультируешь, позволь узнать?
– Желающих приобрести учебники иностранного языка. Выбор большой, люди подчас теряются.
– Значит, ты имеешь отношение к иностранным языкам?
– Самое непосредственное. Я по специальности переводчица.
– Замечательно! Вот за это давай и выпьем! За случайную встречу двух интеллигентных людей. У тебя найдется, во что разлить?
– Посмотри в буфете.
– Здесь только чайные чашки.
– Другого нет.
– И чашки сойдут! Итак, за случайную встречу двух интеллигентных людей. За встречу, обещающую стать счастливой.
– Ты считаешь себя интеллигентным? – спросила я, придвигая к незваному гостю тарелку с оставшимся от Дашкиного праздника угощением.
– Интеллигент, – объяснил он, беря с тарелки кусочек буженины, – это всего лишь человек умственного труда.
– Ничего подобного! – возмутилась я. – Интеллигент не только хорошо образован – он непрестанно ищет истину, размышляет, сопереживает…
Господи, что это я несу? И всего-то с нескольких глотков домашнего вина?! В Москву надо было ехать, в Москву!
– Твоя непосредственность прелестна, Аллочка.
– Почему непосредственность?
– Дорогая, я совершенно согласен с тобой! А про умственный труд придумал Даль… Если хочешь, мы с тобой сегодня весь вечер будем искать истину, размышлять и сопереживать – как настоящие интеллигентные люди… Кому мы будем сопереживать?.. Алла, ну не молчи. Я и так распинаюсь все время, как конферансье какой-то. Отвечай, кому?
– Ну, давай попробуем друг другу.
– Прекрасно. Стоит за это выпить.
Памятуя об осторожности, я на этот раз лишь пригубила домашнего вина, а он опрокинул всю чашку, взял с тарелки бутерброд с икрой и продолжал, деликатно пожевывая:
– Чтобы лично я начал сопереживать кому-то, мне необходимо выяснить, в чем, собственно, состоят проблемы этого человека.
– Проблемы любого человека состоят в его обреченности. Ведь все люди смертны, и когда-нибудь… ну ясно, в общем. Далее: ни один человек не может быть до конца понят, и, следовательно, каждый из нас одинок.
– О, я хорошо понимаю… Отлично понимаю, что ты имеешь в виду.
– А что я имею в виду?
– Он тебя не понял.
– Кто это он?
– Человек, которого ты полюбила последней, отчаянной любовью.
– С чего ты взял?
– Ну, не запирайся, дорогуша! Необходима полная откровенность, иначе я просто не смогу сопереживать тебе. – Покончив с бутербродом, он стряхнул с рук хлебные крошки.
– А давай лучше я буду сопереживать тебе.
– Прекрасно! Просто замечательно! У меня созрел новый тост: за полную откровенность между нами! Пей до дна! Умница!
– Ну теперь рассказывай… – Я хитро улыбнулась: мол, не забыты, дружочек, твои обещания. – Рассказывай, что в этом мире угнетает тебя.
– Работа! Никакого сладу с ней нет!
– Так уволься. – Я отвечала коротко и безыскусственно, а он, наоборот, говорил подолгу и витиевато. Понемногу наш разговор начинал напоминать диалог хитрой лисы и грубоватого, прямолинейного мишки. Жаль, что у Крылова такой басни нет. Зато есть другая – «Лиса и журавль». Это о нас – о Стиве и обо мне…
– Уволься! Тебе легко говорить! Я отдал этому санаторию много лет. В известном смысле сделал карьеру.
– Значит, ты карьерист? Это недостойно интеллигента!
Я подняла вверх указательный палец правой руки, скроила серьезную физиономию и осуждающе покачала головой, но неожиданно расхохоталась, не выдержав нарочито серьезного тона.
– Слаб человек. – Валентин простодушно развел руками.
– И то верно!
Я радостно согласилась с ним, переживая полный восторг от всего происходящего. За окном в лучах заходящего солнца пламенела вишневая роща, и комната, озаренная теплым, закатным светом, стала вдруг такой родной и уютной! Идея продать дачу представилась мне в тот момент чем-то кощунственным.
– Как здорово! Слушай, Алла, мы пришли с тобой к полному единодушию и готовы простить друг другу наши маленькие слабости. – Валентин протянул руку к моей руке.
Я собиралась ее отдернуть, но не отдернула. А зачем? Его прикосновения показались мне неожиданно приятными.
…Простим друг другу наши маленькие слабости! И себе – поднатужимся и тоже простим. Себе-то прощать труднее…
– Ал-л-ла… – Сначала он перебирал мои пальцы, потом вдруг нежно пощекотал ладонь. – Алла, ты теряешь нить разговора. Отмалчиваешься. С тебя тост.
– Почему именно с меня? – спросила я, жеманно подергивая плечиком – он все еще продолжал нежно и щекотно исследовать мою руку, и постепенно это начинало действовать на меня.
– Потому что все предыдущие тосты были моими. Итак, Алла, просим – последний тост.
– Последний тост – это такое стихотворение у Ахматовой:
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем
И за тебя я пью…
– Одиночество вдвоем – это же совсем не про нас! У нас – полная гармония и взаимопонимание! Да? Правильно я говорю?.. Давай лучше просто: за меня. Ну и за тебя.
