– Алла, что ты? Устала от дороги? Я сейчас машину остановлю!
– Не беспокойся и, пожалуйста, продолжай. Как ты интересно рассказываешь!.. Его жена калмычка? Надо же! А калмыки – это изначально племя кочующих китайцев? С ума сойти! Вот никогда бы не сказала. А как ее зовут?.. Катя? Неинтересно… У калмыков что, русские имена, или она сменила имя, когда покрестилась?.. Не знаешь… И у детей имена русские? Иван, Николай, Алексей – да сколько же их всего? Пятеро?.. А на кого они похожи?.. На нее? С такими именами?!
Смеюсь. Громко, заразительно, правдоподобно… Чтоб он ничего не думал. А то еще, не дай бог, из вежливости завернет в лес.
Такое у нас с ним было однажды…
В тот, в наш самый последний день, в машине Стив рвал на мне застежки и «молнии», рвался к моему телу и просил выйти за него замуж. А я чувствовала себя зачарованной, потому что именно тогда, в машине, вдруг до конца поняла, что Стив и есть тот самый человек, о котором я мечтала с юности. Да что там с юности, с младенчества, с детского сада! Едва я стала осознавать себя, как сразу же начала мечтать о нем…
Стив тогда все-таки сумел вовремя образумиться – мы вышли из машины и поднялись ко мне. Но в спальне произошло неизбежное – Стив умудрился порвать мою сиреневую атласную юбку. Правда, ему это было глубоко безразлично. В тот вечер он рвался завладеть моим телом, вписать в мой паспорт свою фамилию, говорить обо мне со мной, надо мной смеяться, баловать меня, ругать и прощать… А я – я, наверное, страстно желала, чтобы это все со мной совершалось.
И когда страсти немного улеглись, он стал рассказывать мне, какая я есть на самом деле – смешная и беззащитная, но очень хитрая и со своим сводом моральных правил, от которых я не отступлюсь даже под страхом смерти; красивая, и желанная, и противоречивая, и какая-то еще… нескончаемая, одним словом. Такая, с какой ему никогда-никогда не будет скучно…
– Ты только представь: пять детей, по виду совершенных азиатов с русскими именами.
– Здорово! Представляю… А как же, интересно, Катя управляется с этой оравой?
– Да когда как. Я бы сказал, с переменным успехом. Мне, во всяком случае, довелось быть свидетелем некоторых довольно неловких сцен… Хотя ты знаешь, сколько лет старшему, Ивану?.. Пятнадцать!.. В Москве дети время проводят в основном с няней.
– Что, и пятнадцатилетний Иван – тоже?
– Не знаю. Наверное, нет. Кстати, осенью родители собираются послать его в Кембридж.
– А торговля иконами, я так смотрю, не самый убыточный в мире бизнес.
– Здесь ведь не только иконы. Катя – известный в Москве психоаналитик. У нее тоже крутая клиентура.
– Что значит тоже?
– Как и у Андрея.
– Так Андрей же занимается украшением церквей. То есть храмов. Его клиенты – священники!
– Священники скорее заказчики. А чтобы расплатиться с башляевской мастерской, большинство из них прибегает к помощи спонсоров. Вот и я решил пополнить их ряды.
– Что ты решил пополнить?
– Ряды спонсоров. Заплатить за иконостас в храме во имя архангела Михаила в селе Ново-Никольское.
– Ничего себе!
– Мы сейчас едем в этот храм.
– А ты говорил: в мастерскую.
– В мастерскую – потом. Сначала в храм, к отцу Стефану Кручине.
– Надо же отец – тезка твой!.. Господи, Стив, а зачем тебе это? Такие деньги тратить на церковь… Ты извини, я просто не понимаю. Правда.
– Видишь ли, расходы такого характера – это своего рода пиар.
– Реклама?
– Я таким образом – через эти пожертвования – декларирую свой финансовый и общественный статус.
– Что это значит?
– Что у меня, во-первых, есть деньги, а во-вторых, что я их вкладываю в социально значимые проекты.
– Ты считаешь иконостас социально значимым проектом?
– По нашим временам очень даже значимым! Не секрет, что возрождение России в нашем обществе ассоциируют с возрождением православной церкви. Эта идея безумно популярна, ее на разных уровнях высказывают, и вот поэтому…
Я перебила его рассмеявшись:
– Стив, ну можешь ты не играть хотя бы передо мной? Ты так говоришь – как будто на пресс-конференции!
Он что-то ответил мне, тоже со смехом. Я не расслышала – мне показалось, что сейчас он все-таки свернет с трассы в лес. И он действительно свернул – на пыльную грунтовую дорогу, ведущую в деревню Ново-Никольское.
– Ты лучше подожди у ворот, – попросил Стив. – Я недолго.
– Как хочешь.
– Не обижайся. Просто ты так одета… как для загородной прогулки, а отец Стефан, говорят, строгих правил.
– Я подожду тебя, где ты скажешь. Но неужели мнение отца Стефана до такой степени важно для тебя?
– Не в том дело. Просто, если он будет плохо обо мне думать, все отстежки полетят псу под хвост. А у меня, как ты понимаешь, задача прямо противоположная.
Выйдя из машины, я послушно направилась к скамеечке у ограды храма, а Стив энергично зашагал вдоль серого оштукатуренного здания, которое больше смахивало на какую-нибудь средневековую купальню, или амбар, или мануфактуру – прародительницу фабрики, одним словом, на что-то из области феодального хозяйства, но было, по всей видимости, все-таки храмом во имя архангела Михаила. В этом я окончательно убедилась, заметив пристроенную к торцевой стороне здания колокольню, которую венчал пряничный, с золотыми звездами купол. Купол был очень кстати – без него колокольня ассоциировалась бы скорее с многократно увеличенной в диаметре трубой крематория.
«Похоже, обитатели Ново-Никольского не страдают от избытка эстетического чувства!» Произнеся про себя этот вердикт, я уселась на скамью у ограды храма, блаженно вытянула ноги и занялась ожиданием Стива.
«Протяну ноги в хорошие руки», – пошутил кто-то из наших за ужином в ресторане. От нечего делать я представила, как протяну мои нескончаемые ноги, обутые в серые замшевые сапоги, в руки Стиву. Сапоги, говоря между нами, лучше снять – остаться в серых капри, открывающих стройные икры и тонкие щиколотки. Но и капри ради такого случая можно было бы скинуть. Лучше просто: мои голые ноги в его потрясающей красоты руки!
Ежу понятно: самой давным-давно пора разруливать ситуацию! Довольно тянуть – ждать, мямлить, ходить вокруг да около! Надо просто взять и протянуть ноги. Благодаря этому моему жесту мы вернемся в точку, которую принудительно покинули год назад. В точку любви, полного понимания и безмятежного счастья.
Мне стало весело: сложнейшая в мире проблема обретала вдруг самое непритязательное решение. Простое и единственно верное. Вообще-то по жизни я привыкла рассуждать критически, но сейчас мне трудно было усомниться в предстоящем успехе. Что-то мешало. Может быть, апрельское солнышко и предательски звенящий весенний воздух? Не знаю…
