Анька сидела не шевелясь и глядела прямо перед собой. Макс подошел, потряс ее за плечо:
— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Она молча встала и пошла в прихожую,
Макс поспешил за ней. Я начала убирать со стола остатки ужина.
— Дод, пойди сюда! — крикнул Макс из прихожей.
Они о чем-то громко заспорили, сначала втроем, потом уже без Аньки. Я домыла посуду и вышла попрощаться.
— Рад был повидать тебя. — Макс стоял на пороге одетый.
— А Аня? — удивилась я.
— Аня поедет позже, на такси.
Я еле отыскала Аньку в многочисленных комнатах. Она сидела на подоконнике и смотрела в темный проулок, хрупкая, светловолосая, похожая на подростка.
— Помнишь, нам в школе не разрешали сидеть на подоконниках. — Я попыталась отвлечь ее.
— Я такси смотрю.
— А Макс?
— Домой поехал. Ему тут рядом — на Новокузнецкую. Знаешь, какая я дура: каждый раз жду, что он мне скажет: поедем вместе домой и никогда не будем расставаться. — Она вытерла злые слезы.
— Не скажет, Аня.
— Знаю, что не скажет, а все равно жду! Ладно, пусть катится к своей красавице жене.
— Она красавица?
— На любителя. Яркая брюнетка, тела много, темперамент! В общем, Макс отправился в ночь любви.
— Аня, может, останешься? Будем чай с пирожными пить.
Ты думаешь, Дод квартиру снял, чтоб ты старых подружек чаем поила? — Она нервно Рассмеялась. — Брось свои холостяцкие привычки. Знаешь что, — заговорила она опять, немного успокоившись. — Поеду-ка я летом на месяц в Германию. Работы летом немного — справятся как-нибудь.
Анька хотела рассказать, как хорошо ей будет в Германии, но домофон возвестил о прибытии такси.
— Все, Маришка, счастливо. Давид, завтра созвонимся. — Анька накинула пальто и зацокала к лифту на высоких шпильках.
Глава 10
Утро казалось совершенно будничным, хотя это было воскресное утро. В семь зазвонил будильник, и сразу в монастыре ударили в колокол. Я быстро встала, приняла душ. К счастью, в сумке нашлись дезодорант и старая пудра — слегка приведя себя в порядок, я поспешила на кухню.
В холодильнике скучали ломтики ноздреватого сыра, ветчины, бутерброды с икрой — вчера все это было праздничным ужином. Я занялась реанимацией продуктов. Намазала икру на свежий хлеб, ветчину подогрела в микроволновке, распечатала забытую на комоде коробку шоколада и, поколебавшись, опять достала из горки трех красавиц — повседневные тарелки производили слишком грустное впечатление.
Давид вышел на кухню вымытый, выбритый, парадный.
— Где ты взял свежую рубашку? — поразилась я. — В шкафу у Ольги Григорьевны?
— Да нет, в Стокгольме.
— А кто тебе ее гладил? Он помолчал немного.
— Мать гладила.
— Значит, у тебя в Стокгольме мама?
— Ну да. В начале перестройки отец подписал контракт с одной шведской фармацевтической фирмой. Тогда это считалось круто.
— А ты?
— Я жил в Тбилиси еще некоторое время.
— Ты был женат, — догадалась я.
— Был. Тебя это удивляет?
— Не удивляет, а интересует. Я ведь ничего о тебе не знаю, только географию: Тбилиси, Стокгольм.
— Тбилиси — это прошлое, город детства.
— У тебя там никого не осталось?
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, родственники, друзья…
— Родственников родители перетащили в Швецию. А друзья — это люди, с которыми общаешься периодически. Я давно не был в Тбилиси.
— А Стокгольм?
— В Стокгольм я езжу раз в три месяца. По-хорошему надо бы чаще. Работаю там круглые сутки. Вся жизнь, Марина, у меня здесь.
Он накрыл мою руку своей, посмотрел вы разительно. Мне было достаточно одного взгляда. Но надо держать себя в руках.
— Давай купим новые тарелки, — предложила я. — Это парадный хозяйский сервиз, к тому же жуткая пошлость.
Он рассеянно глянул на трех красавиц, видно, только сейчас заметил, из чего ел.
— Пошлость? Ну конечно, покупай, что нужно.
— Я по Интернету закажу.
Давид спешил по делам. Условились встретиться вечером у меня — перевезти вещи в новую квартиру.
После его ухода я вымыла посуду, пропылесосила ковры в гостиной и в спальне, хотя этого и не требовалось…
Я тоже буду заботиться о нем. Что хорошего он видел в жизни? Скоротечный брак в молодости? Знаю я эти браки! На старших курсах института они как эпидемия. К тридцати годам выясняется — чужие люди. А со стороны это сразу было ясно…
Потом скитания между Москвой и Стокгольмом. Случайные подруги, наглые корыстные, вроде Тани. Я дам ему то, что может дать любящая женщина: уютный дом, вкусный обед, покой и нежность.
…В свои девятнадцать лет я смутно осознавала смысл семейной жизни. Играла в хозяйку — пекла кулебяки. Хотела поразить. Потом родился Денис. Уже ничего не хотела. Выживала. В конце концов, у нас с мужем сложились партнерские отношения: он зарабатывал деньги, я занималась детьми и домом. От скуки то начинала ходить в бассейн, то плести макраме, то писать музыку на компьютере. Чего-то остро не хватало. Потому что семейная жизнь — это не разделение труда. И разве супруг виноват, что не выдержал механического уклада нашей жизни? Психика у мужчин слабее… Я почти с жалостью подумала о бывшем муже.
Правда, из-за границы он мог бы прислать денег или хотя бы написать. Но неизвестно, как ему там жилось. У меня все-таки была квартира, какая-никакая работа, мама, которая неслась по первому моему зову… Но теперь у меня есть Давид, и все прошлое несущественно.
От размышлений пора было переходить к действиям, и я отправилась в магазин. Район был совершенно незнакомым. В конце широкой, поднимающейся в гору улицы я приметила площадь и зашагала к ней. Через пять минут была на Таганке. В супермаркете у метро купила овощи, в маленьком, уцелевшем с советских времен магазине — мясо. Телячьи отбивные — беспроигрышный вариант.
Готовила медленно. Есть выражение: вкладывала душу. Я резала, жарила, тушила, добавляла зелень, приправы, рассматривала, пробовала свои произведения…
Закончив кухонные хлопоты, поспешила домой.
— Мама! — Илюшка бросился ко мне, поскользнулся на паркете и горько разрыдался. — Мама, где ты так долго?! Без тебя… — Он захлебнулся рыданиями.
Я подняла сына на руки, прижала к себе.
— А что без нее? — поинтересовалась мать. — Плохо вам было?!
— Просто мелкий соскучился, бабуль! Он же мелкий. Сечешь? — пытался успокоить ее Денис.
