— Как ты разговариваешь? — Мама неодобрительно покачала головой.
— А я уже собрался! — воодушевленно сообщил Илюшка. — Взял диски, акварель, железную дорогу.
— А учебники ты не взял? — улыбнулась я.
— Марина, ты не передумала? — спросила мама конфиденциальным шепотом. — Ну, зачем тебе это? Я понимаю, сходить в театр, в ресторан, ну отдыхать поехать… А что такое совместная жизнь? Стирать?! Готовить?! Да еще дети! Нужны они ему?
Я чувствовала усталость, раздражение и одновременно правоту матери. Особенно насчет детей.
— …Что он за человек, ты не знаешь, — продолжала она. — Знакомы меньше месяца. И куда тебя несет?! Что молчишь-то?
— А что тут скажешь? Ты права.
— Ну и откажись. Не надо ссориться, скажи — передумала.
— Я не могу.
— Почему? Боишься его потерять? И напрасно. Пусть знает тебе цену… Мне даже Иза сказала: куда вы только, Юлия Александровна, смотрите!
— Иза заходила?
— Ну да… У них тоже что-то не слава богу?
— Сергей хочет строить коттедж, за город переселяться.
— Коттедж, — вздохнула мать. — Сколько ж это стоит?
— Дорого, наверное…
— А все-таки, Марина, подумай. Ну, отложи хотя бы на время. А уж если такая необходимость, живите вдвоем, с детьми я буду…
И в этом вся моя мама: читает нотации, говорит обидные вещи, а сама ради нас на все готова!
Я долго с наслаждением лежала в ванне, мыла голову, укладывала волосы феном, потом пила чай с маминым песочным печеньем, наскоро покидала в сумку какие-то свои тряпки и заглянула к Изе.
— Где ты пропадаешь? — весело .приветствовала меня подруга.
Со вчерашнего дня она как будто воспряла.
— Как дела, Иза? Как ты в церковь сходила? — полюбопытствовала я вместо ответа.
— Да как сходила… Мне одна больная посоветовала: подойдите к отцу Владимиру. Я свечи к иконам поставила, перекрестилась, смотрю — стоит молодой священник, около него толпа, в основном женщины. Спросила. Говорят, отец Владимир. Подошла моя очередь, я рассказываю: плохо все… дочка, муж.. Он выслушал меня очень внимательно и вынес приговор: с мужем спорить нельзя. Я говорю: но ведь он такое затеял, глупость явную. А он: в Евангелие сказано: глава жене муж. Просите Бога вразумить его, молитесь…
— Как молиться-то? — перебила я.
— Да самое простое: Господи, помоги, вразуми, управь. А перед началом разговора надо сказать: Господи, благослови. Вообще перед началом любого дела.
— Ну и ты помолилась?
— Всю дорогу из церкви просила. Прихожу, он меня встречает в коридоре. Испугался, куда это я делась в субботу с утра пораньше. И я воспользовалась моментом.
— Поговорила с ним?
— Хочешь, говорю, строй коттедж, покупай участок. Но не первый же попавшийся. И потом, на какие деньги строить? Он собрался квартиру продавать. А квартира-то чья? Моих родителей! Я в ней всю жизнь прожила и менять ничего не хочу. Я ему все это сказала, и знаешь, он задумался. А от участка того жуткого у шоссе решил отказаться.
— Здорово!
— Ну, теперь похвались, где была.
— Иза, я переезжаю.
— Так, — вздохнула Иза. — Летишь, как бабочка на пламя, смотри, обожжешься… Но вообще-то, — добавила она, помолчав, — я тут звонила Булыжной. Разузнать, что это за Давид за такой.
— Что ты, — перепугалась я, — так прямо и спросила?
— Ну, нет, конечно. — Иза с досадой на мою непонятливость махнула рукой. — Сначала про дочку, потом про работу, тут, к слову, и про начальника, нашел ли он домработницу. Нет, вроде никого не нашел, хотя замолчал об этом. Тут я спрашиваю: он не женат? А она, знаешь, разволновалась и говорит: не женат, а вообще такой мужчина может сделать счастливой любую женщину. И так она это сказала, как будто хочет, чтоб он ее счастливой сделал!
— И что?
— Ничего, просто рассказываю. Кстати, ты у нас теперь девушка замужняя, зашла бы ко мне на работу.
— Думаешь, стоит?
— Посмотрю тебя. А то мало ли кого этот Давид еще сделал счастливой…
Вечером ужинали в столовой. Я подавала бульон, к нему слоеные пирожки, телячьи отбивные с грибным соусом и пестрые овощные салаты.
— Почему ты раньше не готовила так вкусно? — простодушно спросил Илюшка.
— Помолчи. Мама всегда вкусно готовит! При Давиде дети стеснялись ссориться. И вообще были ошарашены переездом, новой квартирой и известием о том, что завтра в школу их повезут на машине. Денис посидел с нами немного дольше, но и он ушел спать в начале одиннадцатого. Давид держался с ними естественно, без высокомерия и фальшивого интереса. Я чувствовала: они привыкнут к нему и проблемы не будет.
Получалось, он действительно заботился обо мне. Не в смысле купить шубу и повезти на Канары. Давид думал о моем душевном спокойствии, а именно оно, как известно, и определяет нашу жизнь. Булыжная права: с ним будет счастлива любая. Непонятно только, почему этой счастливой оказалась я, а, например, не Булыжная.
…Откинувшись на спинку стула, Давид листал документы в файлах. Словно почувствовав, что я думаю о нем, спросил:
— Что ты там затаилась?
— Боишься? — Я улыбнулась, поддразнивая его. — Мало ли что у меня на уме.
— А серьезно?
— Не хочу серьезно! — Мне вдруг и в самом деле стало весело.
— Я вспомнила, как Макс упрашивал Аньку: « Ну, чуточку-то можно себе позволить?» Знаешь, как Сомов назвал спальню Ольги Григорьевны?
— Как?
— Концептуальной.
— Почему?
— В смысле жизненных установок хозяев. Представляешь, какие у Ольги Григорьевны жизненные установки?
— Это бизнес. Она для клиентов старается.
— Значит, она считает, что это наши жизненные установки?
— Ну, наверное.
— А с какой стати?!
— Не впечатляйся, — посоветовал он тихо и серьезно.
— Ты прав. У меня и так полно теперь впечатлений. И такие!
Глава 11
Ко всему Давид относился серьезно. К работе, к любви, к порядку в доме. И к моим детям.
Заметив, что Илюшка все свободное время рисует, сказал:
— Будет учиться в художественной школе.
Я узнала об условиях поступления и наняла репетитора.
В другой раз разговор коснулся школьных оценок. У Дениса были тройки по истории, у Олега — по алгебре.
— Нужно исправить, — односложно заметил Давид.
Я усмехнулась про себя. Сколько я сама просила сына, и мама, и Иза. То ли ему алгебра не давалась, то ли просто было не интересно.
