– Сама могла бы въехать! Если бы я не вписался, у меня не было бы никакого салона. И сидели бы мы с тобой в парке на лавочке, как в годы золотые...
– Но это совсем не так плохо.
– А что до орать... Мало я в свое время орал на тебя!
– Как это мало?
– Если бы я не орал, не заставлял выискивать цвет и вырисовывать перспективы, ты не стала бы мастером. Художником.
– Да я и не стала им! Ты всегда говорил: художник и дизайнер – две большие разницы!
– Я приучил тебя к постоянному поиску. – Он прав, кольнуло в сердце у Лены, но Боря не дал ей опомниться, продолжая: – А по поводу нашей сегодняшней разборки я тебе скажу: инвективу нельзя отождествлять с банальным обвинением...
– Что?
– Инвектива не тождественна обвинению.
– Инвектива?
– Это призыв к действию, а не базарная ругань!
– И к какому же действию, интересно, ты призываешь меня?
– Главное в нашем деле не останавливаться. Ты должна нащупать свой путь...
– Борька! – разволновалась вдруг Лена. – Ты сам себе противоречишь. Ну какой у меня путь? Рисовать матерящихся монстров?!
Боря молча вылез из-за стола и сел на подлокотник кожаного кресла рядом с Еленой.
– Пока делай монстров.
– Ты опять издеваешься?
– А потом я что-нибудь придумаю для тебя... – Он взял в ладони ее лицо, долго разглядывал, потом погладил щеку. – Ты знаешь, у меня такое чувство, что я должен сделать для тебя что-то очень важное. Всю жизнь у меня это чувство. С первого курса, с нашей первой встречи...
Вот насчет первой встречи – чистая правда. При первой встрече Лена действительно поразила его. И он, пораженный, так старался ради нее. Каждую неделю дарил цветы, таскал подрамники, писал натюрморты для зачетов, кормил апельсинами и пирожными. И Лена, простодушная первокурсница, была абсолютно счастлива этим. И верила: и сейчас, и в будущем Боря сделает все, чего она только ни пожелает. Но вот на третьем курсе, выиграв довольно известный студенческий конкурс и получив право продолжать художественное образование во Флоренции, Боря уехал из Москвы. Тогда-то Елена и усомнилась. В его готовности, в его чувствах и в себе – в своей для него единственности и уникальности. Попробуй теперь от этих сомнений откреститься!
...Они сидели в полутемном выставочном зале, а за стеклянной стеной, совсем рядом, бурлила вечерней жизнью старинная московская улица. В людском потоке плыли автомобили, их полированные крыши отливали огнями вывесок и реклам.
Отблески уличного света освещали зал призрачно, таинственно. Дальние стены галереи исчезли, слились с темной глубиной, а подсвеченные картины теперь казались висящими в пустоте.
Боря все держал Ленино лицо, всматриваясь в него, и наверное, оно сейчас тоже казалось загадочным, потусторонним. И Лена, подыгрывая этому впечатлению, понизила голос и сказала нараспев:
– Хорошо тут у тебя. Таинственно. То, что нужно...
Так говорят актеры детских театров, когда на сцене гаснет свет.
– А я здесь и живу... – Боря принял ее тон и ответил под стать.
– Прямо в зале? – уточнила Лена тем же тоном.
– За сценой.
Лена понимающе улыбнулась:
– Из экономии?
– Это вышло само собой. Я вообще не собирался в Москву – хотел остаться во Франции. Все вроде бы уже и срасталось...
– А как же твоя миссия? Ты же должен сделать для меня что-то судьбоносное, очень важное.
– Это можно было сделать и из Франции... Во Франции возможностей даже больше, – подумав, прибавил он.
– Но ты все-таки вернулся...
– Просто в один прекрасный момент я понял, что на родине смогу сделать больше.
– Значит, ты вернулся из-за меня? – спросила Лена лукаво.
– Конечно! Я думал о тебе.
– Но ты даже не позвонил мне, когда вернулся.
– Забыла? Я же звонил – ты просто не стала со мной разговаривать.
– Звонил!.. – передразнила Лена. – Один раз...
– Тогда я только вселялся в этот дом, было столько дел всяких неотложных.
– Признайся: тебе просто было не до меня.
– А я то же самое о тебе подумал. Ты так... решительно поговорила со мной, да и с нашей последней встречи времени минуло многовато. И я подумал: мало ли что...
– Но ведь ты... больше не думаешь так? – мягко спросила Елена.
– Нет! Как только увидел тебя сегодня сидящей в этом кресле...
– Именно в этом кресле?
– У тебя был такой вид: совсем домашний. Как будто все эти годы ты прождала меня здесь.
– Правда? – Больше всего на свете Лене хотелось, чтобы он всегда думал так.
– Конечно правда.
– Я ждала, – призналась Лена. – Но... не в кресле. Я учились и работала. На четвертом курсе устроилась дизайнером штор.
– Что это взбрело тебе в голову?
– Я же на вечернее перевелась... И вообще долго рассказывать.
– Ты же не спешишь...
Чем дольше они сидели вот так в одном кресле, прижавшись друг к другу, тем сильнее Лена убеждалась: да, она не спешит. У них с Борей впереди уйма времени – она успеет рассказать все: про Катю, про «Гранадос», про Астерия и Леонарду – про свои беды, начавшиеся так давно и до сих пор не желающие заканчиваться. И он непременно расскажет ей обо всем...
Только бы он как-нибудь не догадался про Сергея, думала Лена уже ночью, лежа без сна в странной Бориной комнате – маленькой, белой, напоминающей одноместную больничную палату экономкласса.
Боря – консерватор. Несмотря на то что в искусстве он способен на самые отчаянные и невероятные поступки, в частной жизни это всего лишь обычный мужчина. Он наивно хочет, чтобы его любили, любили и ждали. Правда, не просто хочет – в отличие от многих особей этой породы, умеет быть нежным и благодарным...
Но все-таки он неисправим! Даже после любви – после взрыва, потрясшего Лену глубоко, до самого основания, он опять заговорил о картинах.
...Ежегодная французская выставка... Со своими скромными полотнами Боря чудом добился права на участие в ней. У него не было и тени надежды на то, что его заметят...
Если бы Лена слушала Борю внимательнее, она, пожалуй, поспорила бы с ним:
– Это у тебя-то не было надежды?! Не гони! Да ты всегда убежден, что все твои вещи гениальны!
Но сейчас она лишь сильнее вдавила голову в его плечо и пощекотала губами шею. Ей хотелось новых взрывов и новых ласк, новых гонок по краю пропасти, новых полетов. А он все свое: выставка, полотна. Хорошо, что недоговаривал... Все-таки они три года не были вместе. Три года без гонок по краю пропасти, без полетов и взрывов, разрывающих душу. Лена, честное слово, не понимала, в какой части ее тела случается этот взрыв. Кажется, она вся рассыпалась на части, на мельчайшие кусочки. Кто будет ее собирать потом?!
