Она быстро передавала мне листки. Потом залпом допила шампанское. Я перебирал бумажки, не очень понимая их содержание.
— Еще: я в роли корреспондентки модного столичного журнала побывала у них на брифинге. И сняла ролик. — Она повернула ко мне ноутбук и принялась сама резать торт. — Налей еще.
На экране я увидел длинный фронтальный стол, за которым сидели люди. Среди них в черном костюме — Иннокентий Константинович. Он что-то говорил, но трудно разобрать что — мешали шум, шаги, откашливание, постороннее бормотание.
— Помехи можно убрать, — заметила Глинская. — Если нужно.
Я вслушивался. Громко взвизгивала дверь в правом углу. Она непрерывно открывалась и закрывалась — ходили туда-сюда. Я приблизился к экрану, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Тут дверь в очередной раз взвизгнула, впустив кого-то… А за ним по коридору как будто мелькнул Гришка.
«Уже меня глючит», — подумал я, но открутил назад. Вновь дверь раскрылась, вошел мужик, а за ним — кто-то действительно очень похожий на Гришку. Я остановил ролик. Начал вглядываться. Но качество оставляло желать лучшего — изображение было мутным.
— Что там? — Глинская подсела ко мне и тоже всмотрелась. — Ого! Кто это? — Она вытащила из ноутбука диск: — Сейчас мы его попробуем прояснить, — и ушла с ним в глубь комнаты. Там вспыхнул экран монитора.
Глинская что-то приговаривала. Я сидел и ждал.
— Ты только посмотри на нашего героя! — вдруг ахнула она.
Я, бросившись смотреть героя, наткнулся на невесть откуда вынырнувшую этажерку, опрокинул стул и, наконец, прильнул к экрану: по коридору «Обелиска» шагал Гришка. И клок волос из подбородка был при нем.
— Ты говорил, что он на санках где-то катался? — шутила Глинская, но в глазах ее была тревога. — Наверное, по коридорам «Обелиска»…
— Когда снимала ролик?
— Вчера.
— Что это значит?
— Это значит, мой милый Саша, что ты очень хорошо сделал, что не позвонил и не дал им отбой. Еще это значит, что, возможно, Гришку нашего собираются того… подменить каким-то не нашим Гришкой. А нашего Гришуню, скорей всего… убрать. Ликвидировать.
Я ошарашенно молчал.
— Но почему? — Глинская прикусила нижнюю губу. — За что? Не может быть, чтобы у него не было никаких связей в Питере. Быть такого не может! Тогда это просто фантастика! Срочно позвони им и скажи, что ты сейчас приедешь проведать друзей по санкам.
Я набрал номер. Подошла Лиза.
— Привет, Лизок! А далеко там Гришуня, дружочек мой? — начал я как можно развязней.
— Спит твой дружок.
— Так разбуди.
— Зачем? Что-то случилось?
— Наоборот… — Я постарался рассмеяться и, зажав трубку, шепнул Глинской: — Спит он. Теперь, наверное, хоть из пушек пали… — Я щелкнул себя по шее.
— Пусть будит. Мы сейчас приедем. — Глинская категорически мотнула головой.
— Буди его скорей, — усмехнулся я в трубку Лизе. — Мы появимся через полчаса с добавкой.
Я с удивлением следил за своей изменившейся речью. Действительно — страшная квартира, где обычный человеческий язык немыслим. А Лиза там живет!
— С кем ты? — не понимала Лиза.
— Да тут с подружкой одной, — небрежно бросил я.
— С подружкой?!!
— Встречайте, — закончил я нехорошо, развязно.
Глинская торопливо собиралась. Я спустился к машине прогреть двигатель. Я огорчил Лизу. Сейчас она расстроена, переживает — ждет невесть чего. Тяжелый осадок лежал у меня на душе.
Вскоре выскочила Глинская, и мы поехали. Мне хотелось поскорей увидеть Лизу, утешить, успокоить ее, рассеять все ее сомнения. Я гнал по пустым праздничным улицам.
— Не спеши так, — попросила Глинская. — Сейчас Гришка должен вспомнить своих питерских сородичей. Или сородича. Конечно, тот мог давно умереть, переехать, исчезнуть, испариться… Но во время блокады, даю голову на отсечение, он был в Ленинграде. Пусть недолго.
— Но Гришка может и не знать о нем.
— Может. Значит, будем узнавать. Кстати, из тебя вышел бы классный сыщик. А что?! Будем с тобой работать вместе? У меня сейчас такое дело интересное. Я тебе все расскажу, введу в курс… Давай?
— Так сразу? — усмехнулся я. — А «Мебель»?
— Но тебе ведь смертельно надоела твоя «Мебель». А тут живая работа и денег больше. Всему я тебя научу, объясню. Что за радость рисовать столы со стульями? Конечно, и тут есть делишки ерундовые: жена ревнует мужа, муж — жену. Хотя такие больше всего стоят. Договорились?
Мы подъехали к Лизиному дому.
— Приведи его сюда, — скомандовала Глинская.
Когда я вошел в конспиративную квартиру, Гришка был уже на ногах. Расстроенная Лиза молча смотрела на меня.
— А вот и мы! — воскликнул я зачем-то пьяным голосом.
— Видим, — сумрачно согласился Гришка.
— Хотел посидеть тут у вас, да погодка шепчет. Поехали — прокатимся куда-нибудь.
— В своем уме?! — возмутился Гришка. — Дождь же льет! Никуда не поедем.
Я не знал, как быть дальше. Они принимали меня за пьяного.
— Пойдем-ка, Гриш, перекурим на лестнице.
— Кури здесь, — буркнул Гришка.
Я закурил. Они недоуменно следили за мной. Я прошел на кухню, чтобы куда-нибудь стряхнуть пепел, и тут на столе заметил листок и ручку. Поспешно написал: «ГРИША, БЫСТРЕЙ СПУСТИСЬ К МОЕЙ МАШИНЕ. СРОЧНО».
Гришка понятливо кивнул и начал одеваться.
— О, свет моих очей и прохлада моего сердца… — неожиданно громко продекламировал он.
У Лизы заиграл сотовый. Гришка убежал вниз. Мы остались с ней одни. Я смотрел на нее и до сердечной боли чувствовал ее неприкаянность. В спортивном костюме, точно в поезде, она грустно кивала карташовскому бормотанию. Я обнял ее, прижал к себе и разобрал голос Карташова: «Чтобы этого м…ка в квартире у вас больше не было». Я понял, что он говорит обо мне. Теперь я лишен возможности видеть Лизу даже здесь!
Наконец, она отключила телефон. Я молча кивнул на выход. Лиза накинула куртку, и мы вышли из конспиративной квартиры.
— Ну все! — Хоть в лифте я могла дать выход раздражению. — Ты знаешь, чего Карташов потребовал на этот раз?
— Да, знаю. — Саша горестно махнул рукой. — Он хочет, чтобы я не ездил больше к вам.
— И это, между прочим, не просто так…
Он поцеловал меня в губы, и я не смогла закончить свою мысль.
— Слушай, а что у тебя за подружка? — спросила я, когда мы вышли на улицу и я разглядела в его машине женский силуэт.
— Да детектив, Глинская. Мы с ней откопали такое… Плохи Гришкины дела!
