— Ну а после войны?
— А после войны они так и жили на улице Зеленина в большущей коммуналке. Отец от них ушел, но Маринка бывала у него в Кронштадте, и он ей всегда давал денег. Он был офицер, Марусин муж, вроде даже адмирал… Но пил по-черному.
— И больше Маруся замуж не выходила?
— Да нет. Им это все было ни к чему! Они любили путешествия, какие-то экскурсии, музеи… Помню, Маруся приехала к нам чуть ли не в ноябре месяце в болоньевом плаще и все бегала: в Третьяковку, в Большой театр.
— А как складывалась Маринина жизнь?
— Она медицинский институт окончила, только врачом не стала. Избалованная такая была, а это, конечно, труд. Устроилась в лабораторию. И все по выставкам-музеям…
— Вышла замуж, — подсказала Глинская.
— Это уже потом… два раза выходила. Второй раз за слепого… незрячего. Это она в письмах рассказывала моей свекрови: вышла замуж, в квартире все соседи поумирали, и мы теперь в ней единственные хозяева. Квартира — руина, нужен ремонт. Но денег нет… А те, которые есть, лучше истратить на поездку за границу: она в Испанию, в Париж ездила… Потом этот ее слепец, правда, умер…
— А когда она приезжала в Москву?
— Ну, это она была молодая и гуляла напропалую! Однажды, представляете?! Пошла куда-то и познакомилась с негром. Что такое негр по тем временам?! Домой вернулась такая довольная и говорит: в воскресенье этот негр будет у нас обедать. Свекровь промолчала, а свекор, Володькин отец, он на режимном предприятии работал, запретил строго-настрого. Она пообижалась-пообижалась и про негра забыла. Вы пейте чай-то, конфеты берите.
В самом начале чаепития она выставила на стол коробку «Золотых колоколов», но к конфетам никто не притрагивался.
— Вы их адреса точно не помните? — спросила Глинская.
— Адрес был на конверте. Если он сейчас найдет… Воло-одя! — зааукала она. — Нашел письма-то?
— Да пока не нашел.
— Вот черт бестолковый! — тихо возмутилась Гришкина мать и опять закричала: — Смотрел в шкатулке?
— Сейчас посмотрю.
— «Чичас пошморю», — пробурчала она себе под нос, передразнивая легкую шепелявость супруга. И громко: — Ну, нашел, что ли?
— Это? — Гришкин отец появился на кухне с пожелтевшим конвертиком.
— Да, оно.
— Покажите! — Глинская мгновенно выхватила конверт.
— Спасибо за чай, нам пора ехать. — Саша поднялся из-за стола.
— Как ехать? А Гриша? — изумилась мать.
— Я через час уезжаю в Ярославль.
— А домой? Света переживает! Дети…
— А чем кормить этих детей?! Я деньги еду зарабатывать! — отрезал сын.
На этот раз вышло очень убедительно.
Глава 14
— Елена!
Я приоткрыла глаза. Комнату заполняли серые утренние сумерки. Наташа сидела на низком стуле у зеркала и водила по щеке громадной черной кистью.
— Уже половина девятого.
— Завтрак начнется только в девять. Полчаса еще спокойно можно поваляться. — Я перевернулась на другой бок. В доме я отдыха или нет? — И что у тебя за привычка вскакивать в такую рань?
— Пока соберемся, подкрасимся. К девяти как раз в столовую попадем.
— К девяти? Да какой смысл?! Завтрак-то до половины одиннадцатого!
— Все так и рассуждают. — Наташа вздохнула. — А в результате в последние полчаса туда не войдешь. И сотрудникам задерживаться приходится.
— Так ты о сотрудниках беспокоишься?
— Надо вообще уважать людей! Уважение к людям — признак интеллигентного человека.
«Ну, завела песню!» — с тоской подумала я.
Вообще-то тетка у меня классная. Современная, заводная, и деньги у нее водятся. Но как начнет воспитывать!.. Я встала и поплелась в ванную. Заснуть все равно уже не удастся.
Нет, знаете, как это называется? Садизм! Вчера я ушла с новогодней дискотеки в начале второго. Я бы с удовольствием потанцевала еще, тем более с таким обалденным парнем! Настин брат Максик отдыхает рядом с ним. И тут является Наталья и требует, чтоб я немедленно отправлялась спать. Мне даже душно стало от злости. Но ничего не поделаешь, пришлось уходить. Если начать выяснять отношения, Наташа, чего доброго, скажет, что интеллигентные, воспитанные девочки так себя не ведут, и больше я этого парня никогда не увижу. Будет он тусоваться с интеллигентной, воспитанной девочкой?! Он себе покруче найдет!
Кстати, вчера мы с ним толком не поговорили, даже не познакомились. А будет ли продолжение? Подойдет ли он сегодня ко мне? Надо, во всяком случае, быть готовой.
Из ванной я прямиком направилась к зеркалу: зеленые тени, коричневый карандаш.
— Не переусердствуй. — Наташа усмехнулась.
— Все тип-топ. У нас девчонки всегда так красятся.
— Ну зачем же так сильно? Это почти вечерний макияж! Тени слишком яркие. Попробуй лучше вот эти.
— Серые?
— Серовато-зеленые. Это цвет твоих глаз.
— Разве так лучше?
— По крайней мере, не так откровенно.
— Что не так откровенно? Она опять усмехнулась:
— Не так откровенно-призывно.
— Ты о чем?
— О вчерашнем молодом человеке.
— С чего ты взяла, что я для него… это делаю? — Я старалась говорить как можно равнодушнее.
— Не знаю, какая еще сила может сподвигнуть тебя краситься с утра пораньше. Ты ведь у нас лентяйка и соня.
— А ты, конечно, Шерлок Холмс!
— Пошли!
Пока я занималась лицом, Наташа застелила постели, повесила в шкаф мою полосатую блузку, небрежно брошенную вчера в кресло, и теперь стояла посреди номера в широких темно-синих брюках и коротком клетчатом пиджаке. Пойти на завтрак в джинсах моей тетке мешало пресловутое воспитание.
В столовой было совсем пусто. Еще бы! Вчера все нормальные люди до упора радовались наступлению Нового года, а теперь спокойно спали. Глупо было рассчитывать на встречу с тем парнем! Глупо было краситься! И вообще глупо было тащиться в этот пансионат! Наташа затерроризирует нравоучениями! Сидела б я лучше дома.
Но и дома хорошего мало. Мама — хвост трубой, как мартовская кошка. В ее-то возрасте, в тридцать пять лет! Даже думать противно! Папа, после того как она окончательно сбежала от нас, стал каким-то странным. Новый год, говорит, не буду встречать. Спать лягу. Пришлось бы идти к Насте, сидеть с Максиком голимым… Он бревно-бревном! Особенно если сравнить с тем парнем…
— Смотри, Лен, а сегодня там никого.
Наташа кивнула на столик у окна в углу. Мы выбрали его еще в день приезда, но за ним всегда кто-нибудь сидел.
