— Ничего, давайте! — Я отважно протягиваю деньги.
Будем развлекаться, а вдруг получится? Как себя чувствуют мыши в мышеловке? Им-то наверняка не до развлечений.
— Гриш, тебе надо купить костюм. Не пойдешь же ты в театр в свитере!
— Может, не сегодня?
Да, соглашаюсь я. Театр Комиссаржевской, должно быть, место демократичное, там и в свитере сойдет. А в Мариинке — нет.
К семи мы едем в театр, к одиннадцати — в ресторан, где я предусмотрительно заказала столик. Утром — в Гостиный Двор, оттуда — в Эрмитаж. Вожделенные голландцы, французы, импрессионисты. Неожиданно я почувствовала, что их искусство вызывает у меня отклик. Импрессионисты обращались с миром свободнее: на их картинах он казался ярче, воздушнее и добрее. Жуткое ощущение параллельной реальности покинуло меня.
Даже в очереди время можно провести очень приятно. Познакомиться с кем-то интересным, узнать что-то новое. Жаль, не получается забыть, что ты в очереди. И куда эта очередь к тому же! Например, вчера. Собираемся мы в театр, и вдруг звонит Лена. Я уж все прокляла, что намекнула ей про неприятности.
— Как ты? Что у тебя? — Такая грусть в голосе. Пусть лучше бы плохо думала обо мне, только бы не тосковала! — Ничего, мам, все нормально будет, увидишь! — утверждает моя дочь не очень уверенно.
А дальше новость. И какая! Полчаса назад в коробке из-под стиральной машины какой-то мужик привез мои вещи. Норковый полушубок, два свитера, туфли, спортивный костюм и Наташино платье.
— Гриш, нас выгнали с конспиративной квартиры, — сообщаю я после разговора с Леной.
Гришка молчит — не знает, как реагировать. Я тоже не знаю, хорошо это или плохо. Квартирка нам осточертела, конечно. Но как бы не было хуже. Как бы нам еще по квартирке этой не заскучать!
Нервы у нас накалены до предела, поэтому, придя после Мариинки в ресторан, я предлагаю заказать водки. Гришки смотрит с опаской. Если я начну пить и деморализуюсь, руководить предприятием придется ему. Роль руководителя прельщает его не слишком, но спорить он не решается.
— Завтра в Летний сад пойдем. — Я лихо опрокидываю рюмку и заедаю шашлыком из осетрины. На вкус водка по-прежнему противная, но сейчас чем хуже, тем лучше. — Там статуи: День, Ночь, памятник дедушке Крылову, домик Петра. А еще ограда…
— Откуда ты знаешь? — почему-то беспокойно спрашивает Гришка.
— Слышала в булочной!
— Где?
— В булочной! Так вот ограда… Ее какой-то знаменитый мастер делал… или по эскизам какого-то известного художника… Сада ограда темная тянется, тянется, тянется…
Гришка молча разливал водку. Его дурные предчувствия начинали сбываться.
Утром мы проспали до одиннадцати. Завтрак заказали в номер, но к еде почти не притронулись. Обоим было плохо, болела голова, а тревога не унималась.
— Надо куда-то идти! — Я сидела на кушетке в гостиной, одним глазом глядя в книжку, другим — на Гришку, растянувшегося на черном кожаном диване. — Надо идти! — Сейчас я стыдилась своего вчерашнего глупого поведения в ресторане.
Гришка тихо постанывает:
— Я не могу.
Я тем более. Не пойдем никуда. И я углубилась в чтение:
«Эпизод тринадцатый.
Дело было осенним вечером. На этой улице Буэнос-Айреса деревья росли под наклоном. Почему? Высокие многоквартирные дома по обе стороны тротуара заслоняли солнечные лучи, и ветви тянулись, согбенные, словно умоляя, к середине мостовой… в поисках света. Мабель шла на чаепитие к подруге, подняла глаза к вековым кронам, увидела, как мощные стволы склоняются, унижаясь»
[7]
.
В поисках света… Да, знакомое состояние. Мы в поисках света пили водку. Вчера света не прибавилось, а сегодня и вовсе стемнело! А может, эти люди, наши пастухи, давно ждут, что мы пустимся во все тяжкие. Зачем они устроили для нас эту странную, тревожную, дорогую жизнь?
— Лиза, — тихо зовет Гришка. — Пойдем в Русский музей. Сколько так ни лежи, лучше не станет.
— Попозже. — Я с любопытством вчитываюсь в диалог подруг юности, Нене и Мабель. — Смотри, что на улице творится!
И вдруг в спальне зазвонил телефон. Я сразу догадалась: Саша. Кроме него никто не знал этого номера. Как обычно — разговор ни о чем. Ничего нового. Были в театре, два раза в Эрмитаже, сегодня собираемся в Русский музей… А у него много работы. Когда-нибудь мы будем вместе. Скоро. И все — конец связи.
Все-таки надо идти в музей.
— Гришка, подъем! — Но пока я говорила по телефону, мой компаньон задремал. — Хватит валяться! Мы идем в Русский музей.
Кое-как я растолкала его, и через час мы входили в помпезное здание на Миллионной улице. По дороге Гришка объяснил мне, что это здание — памятник архитектуры эпохи Екатерины II и что экспозиция музея условно делится на три части: русские иконы, картины европейских художников XVIII—XIX веков и современное искусство. Гришку в первую очередь интересовали иконы, а меня не интересовало ничего. Не только в музее, но и, кажется, в этом мире вообще.
В музее Гришка остановился у прилавка с альбомами. Альбомы дорогие, но нам теперь все нипочем! Я подумала, что коренным образом он изменил отношение к деньгам именно здесь, в Питере. Раньше мои траты повергали Гришку в суеверный ужас, зато теперь он легко выкладывал впечатляющие суммы за любую приглянувшуюся вещь. Сейчас Гришка вертел в руках книгу с четырехзначным ценником. Я не стала дожидаться, чем это закончится, отошла к зеркалу, подкрасила губы, поправила волосы. В обширном полутемном зеркальном пространстве отражалась мраморная лестница, ведущая в гардероб. Кто-то бежал по ней, перепрыгивая через ступеньки, на ходу расстегивая пальто. Я вгляделась… Это, конечно, от нервов: бегущий человек напомнил мне Сашу. Но откуда Саше взяться здесь?! Я все смотрела: он добежал до конца лестницы, остановился напротив зеркала спиной ко мне, нетерпеливым движением скинул с правого плеча пальто… Пораженная теперь уже неимоверным сходством, я обернулась, и в это мгновение он оглянулся тоже… Его пальто смешно повисло на плече. Передо мной стоял Саша.
Я даже не спросила, как он здесь очутился. Час назад звонил из Москвы — и вот уже стоит в вестибюле Русского музея. Мне было не до того… Мир вдруг стал стремительно меняться, как будто с переводной картинки смыли верхний бумажный слой. И под ней проступили яркие краски, четкие контуры… Сознание с трудом справлялось с этой лавиной перемен. Но вдруг стало страшно. Каким-то непонятным образом он нашел нас в Русском музее, бежал, прыгал через ступеньки. Должно быть, случилось что-то ужасное. Случилось или узналось… Выяснилось…
— Пошли. — Саша взял меня за руку.
Наверное, каждая женщина ждет, что среди тоски и однообразия появится человек с давно знакомым лицом и скажет: пошли. А куда, зачем… Какая разница? За этим долгожданным человеком все равно куда…
