– Вы все еще сердитесь на меня, Лера?
– Шутите?.. Если бы сердилась, ни на минуту не осталась бы в вашем офисе. Переводчики сейчас требуются, предложений много. Нет, я не сержусь. Это так давно было. И давайте не будем ворошить прошлое.
– А хотите, я объясню вам, почему тогда исчез.
– Я знаю. Вы женились на моей однокурснице.
– Она меня обманула. Сказала, что беременна.
– Ах бедняжка, вы не знали, что ни при чем!
– Я был при чем. То есть мог быть – теоретически. Она сказала, что, если я на ней не женюсь, она найдет свидетелей и испортит мне карьеру.
Валерия понимающе кивнула:
– И вы испугались.
– Было дело.
– Зато теперь все страхи, слава богу, в прошлом. И у вас взрослый сын. Или дочь?
– Ошибаетесь, Лера. У меня ни сына, ни дочери. И – ни жены.
– А у меня сын. – Ее не интересовали подробности его семейной жизни. – И муж.
– Вы правду сейчас сказали?
– Почти правду.
– Значит, вы не замужем?
– Почему же? Замужем. Вы видели мой паспорт.
– А кроме паспорта? – допытывался он.
– А вы опять предложение собираетесь мне сделать?
– Вы имеете что-то против?
– Сначала сделайте.
– Даже так? А вы не обидитесь? Не уйдете?
– Ну делайте, делайте!..
– Лера, будьте моей женой.
– Для того чтобы стать женой, я знаю вас слишком мало.
– Вот и узнаете. Заодно.
– А когда бракосочетание? Уже договорились? Как обычно – завтра в Грибоедовском?
– Нужно будет, договорюсь!
Он ответил неожиданно серьезно, так что Валерия Михайловна даже испугалась:
– Ну что вы! Нет... Грибоедовский для нас теперь – это совсем лишнее.
И она стала его женой. Разумеется, без всякого ЗАГСа.
Валерии очень нравился ее новый дом – уютная типовая однушка на Юго-Западе. Ее избранник жил скромно. Его дипломатическая карьера не удалась, частью из-за жены, частью из-за каких-то еще сложных обстоятельств. Но он все еще верил в свою звезду, был молод, азартен, и Валерия вдруг ни к селу ни к городу почувствовала возвращение молодости. Был только один минус: каждую ночь она должна была возвращаться домой.
– Ты долго так не протянешь, – уговаривал новый муж. – Оставайся у меня, объяснись со своими домашними.
Валерия Михайловна откладывала объяснение со дня на день. Потом вдруг почувствовала: дальше откладывать нельзя. В последнее время она испытывает хроническую усталость. Надо остепениться. Приехать домой, все рассказать.
Но неожиданно в ее намерения вмешался господин случай. На службе, в министерстве, Валерии Михайловне стало плохо. Скорая увезла ее в больницу. Врачи, проведя обследование, объявили Валерии о страшном диагнозе.
14
– Надо срочно что-то предпринимать! – воскликнула я, дослушав ее исповедь.
– Да-да. На следующей неделе начнется химиотерапия. Потом – операция... Это все сумасшедшие деньги. Он платит. Зачем?..
– Он любит вас, – подсказала я тихо.
– Если я выживу, буду старая, страшная... Буду калека. Уже не женщина.
– А для него это не имеет значения.
– Ты так считаешь?.. Спасибо, Люда. Но я чувствую: мне уже не выкарабкаться.
– Вы просто боитесь. Страх перед операцией – это нормально.
– Есть страх, а есть интуиция. Предчувствие.
– Выбросьте из головы! Где вас будут оперировать?.. Я проконсультируюсь... у меня знакомый профессор, он подскажет...
Кажется, Валерия меня не слышала. Подперев щеку кулаком, она беззвучно оплакивала свою жизнь, счастье, любовь – все, что имело для нее смысл, было мило, дорого ей.
15
С избранником Валерии Михайловны мне довелось познакомиться в больнице.
Уже было известно, что операция прошла неудачно. Вадим, напуганный тяжелым состоянием матери, обычно дожидался меня в больничном холле. Георгий Петрович вообще смутно представлял, какое несчастье разразилось в его семье. Лишь новый муж все оценивал адекватно и ничего не боялся.
Когда Валерию выписали из больницы, он стал приходить к нам в дом. У порога отдавал мне тяжеленные сумки с фруктами, икрой и лекарствами и прямиком шагал в ее комнату, не замечая окаменевших по углам гостиной законного мужа и сына.
Я достаточно знала Вадима, чтоб понимать: его глубоко оскорбляет, шокирует ситуация. Весь этот жуткий, безобразный расклад!
К умирающей матери таскается любовник. Отец в состоянии быстро прогрессирующего маразма безразлично наблюдает за их свиданиями. В такие минуты Вадим равно ненавидел мать и отца.
Валерия сама виновата во всем! Воспитала его таким – чистоплюем бескомпромиссным...
Но я почему-то не могла говорить с Вадимом на эту тему. Хотелось сказать: в жизни бывает и так, и так, и вот так бывает тоже. Не надо никого идеализировать. Твоя мама на поверку оказалась обычной, земной женщиной. Но это гораздо лучше, чем та, какой она пыталась казаться.
Нет, я ничего ему не сказала! Недаром ведь психологи утверждают: в людях нас особенно привлекают те качества, которых недостаточно в нас самих. Подсознательно я все еще восхищалась его хрустальным, не замутненным каплей цинизма отношением к жизни. Мы были женаты уже шесть лет, но рядом с ним я все еще чувствовала себя колючей, сорной крапивой. Не хотелось нарушать безмятежности прекрасного тепличного цветка.
Наверное, именно в те дни мое бессознательное, лишь частью осознаваемое восхищение стало трансформироваться в чувство ответственности, в наивную убежденность: Вадим не такой, как все, его надо оберегать, вести по жизни...
Постепенно эта идея сделалась моим кредо, моей путеводной звездой. Однако в сложившейся ситуации помочь мужу я была бессильна.
А между тем Вадик непритворно страдал. Представляю, как ему хотелось выставить за порог непрошеного гостя! Но на пути красивого жеста непреодолимой преградой вставали деньги.
Раньше главной добытчицей в семье была Валерия. Теперь мы жили втроем на зарплату Вадима и едва сводили концы с концами. А дорогостоящие продукты, наркотики, одноразовые шприцы – все, что необходимо онкобольному, чтобы более или менее спокойно дожить до смерти, привозил тот самый ненавистный человек.
В сердце Вадима гордость вступала в борьбу с малодушием, нравственное чувство – с отвращением к безвкусным сценам. Прогнать негодяя означало обречь мать на лютые мучения. А лицезреть его в родительском доме значило испытывать такие же по силе мучения самому.
