Бен нахмурился.
— Так вот чего хочет Хью?
— Так поступил бы на его месте любой здравомыслящий человек, — возразила она.
— Мне говорили, что Хью проиграл все, что у него было, — заметил Бен, внимательно наблюдая за выражением ее лица.
— Это так, — согласилась Барбара. — Но у него мало что было, и он не надеялся эту малость хоть как-то умножить. Они с матерью многие годы жили в отрыве от семьи. А Хью так хотелось иметь семью, дом… Он надеялся, что таким местом для него станет Калхолм. А дурные манеры… Что ж, они только маскируют его разочарование.
Она вздохнула и мягко добавила:
— Он не такой уж… плохой.
Бен знал, что такое разочарование. И что такое — отчаяние. И о том, что такое бегство, он тоже знал. Знал не понаслышке, а по собственному опыту. Все это было с ним, когда он был ранен на войне и долгие месяцы провалялся в госпитале, ежедневно ожидая, что ему придется отрезать простреленную ногу. А затем, когда он вернулся домой, женщина, которую он любил, не захотела жить с калекой и сбежала к банкиру.
Он собирался задать Барбаре еще пару вопросов, но его прервал дикий визг, донесшийся из открытых окон кухни. Бен понял, что Аннабел обнаружена. Удивительно все-таки, как эта негодница умудряется всегда проникнуть на кухню? Да, для имеющих цель преград не существует.
Он оглянулся на конюшни. Ему не хотелось удаляться от Сары Энн, но этот визг, эти вопли… Бен поспешил к дому.
Повариха гоняла Аннабел по кухне длинной щеткой. Не успел Бен войти, как кошка прыгнула ему на руки, разбрызгивая по пути сливочный крем. Тяжелые маслянистые капли падали на пол, на новый костюм Бена, блестели на шерсти самой Аннабел. А по полу кухни от перевернутой миски с кремом тянулась цепочка четких круглых следов от маленьких кошачьих лап.
— Кого-то из нас завтра же здесь не будет: или меня, или этой проклятой кошки! — гневно закричала повариха.
Лицо ее пылало, губы тряслись, а глаза метали молнии.
Аннабел с кротким видом лизнула шершавым языком руку Бена. Притворщица! Невинно взглянув на него, она свернулась клубочком у него на руках и замурлыкала.
— О, миссис Фергюссон, мне так жаль, — тяжело вздохнул он. — Особенно, если этот крем был так же бесподобен, как и другие ваши кулинарные шедевры.
Лицо поварихи снова задрожало, но уже не только от гнева.
— Вы уверены, что у вас в роду не было ирландцев? Вот уж мастера льстить! — Бен усмехнулся.
— Нет, я уверен. И еще обещаю, что буду держать Аннабел в комнате. Вы знаете, как Сара Энн любит ее?
Лицо миссис Фергюссон смягчилось.
— Прелестная малышка… Но, — снова повысила, она голос, — чтобы впредь эта кошка и близко к моей кухне не подбиралась!
Бен покорно кивнул.
Повариха направилась к плите, продолжая сердито бурчать себе под нос:
— Такая же дрянь, как этот Генри. Нет, таким разбойникам не место в приличном доме.
Довольный, что все закончилось мирно, Бен вышел из кухни, крепко держа в руках Аннабел. Однако кошка, очевидно, решила, что для одного вечера с нее уже достаточно приключений, и поэтому вела себя вполне пристойно. В спальне она прямиком направилась в комнату Сары Энн, слизала с лап остатки крема и немедленно свернулась клубочком на постели.
Бен сурово посмотрел на нее и прошел к себе. Поскорее стянул с себя тесный сюртук, надел удобную шерстяную куртку и поспешил назад, на улицу.
* * *
Элизабет была очень задета. Почему Бен так колебался перед тем, как отпустить Сару Энн вместе с ней на конюшню? Холодный взгляд его глаз заставил Элизабет поежиться.
Она обтирала Шэдоу и слышала в то же время, как весело щебечет Сара Энн возле стойла Пепперминта, на другом конце конюшни.
До чего же она обрадовалась, когда увидела приближающуюся карету, и как быстро радость сменилась холодным разочарованием, когда она увидела выражение лица Бена Мастерса: враждебное, неприветливое.
Итак, за время путешествия Барбара сумела обратить его в свою веру.
Впрочем, не стоит этому слишком удивляться. Такая задача Барбаре по плечу. Итак, нужно быть готовым к тому, что американец начнет воплощать в жизнь планы Хью. А как он намерен поступить с ней… об этом Элизабет могла лишь гадать.
Впрочем, это неважно. Может быть, впервые за многие годы она позволила себе мечтать, строить планы на будущее. Неужели все напрасно?
Как долго она жила в доме, где нет места любви. В холодном доме. Она думала, что сумела смириться с этим домом, с этой жизнью и никогда уже не захочет никаких перемен. Так оно, вероятно, и было бы, если бы не приехал Бен.
За то короткое время, что он провел здесь вместе с Сарой Энн, у Элизабет раскрылись глаза, и она остро почувствовала, как много потеряла в этой жизни, как много прошло стороной. И как трудно теперь будет жить, зная, что ты потеряла.
Элизабет закончила вытирать Шэдоу, угостила его захваченной из дома морковкой и пошла к стойлу Пепперминта. Он обнюхивал Сару Энн, а та все продолжала щебетать:
— И нас едва не затоптала лошадь, но папа спас нас обоих, — продолжала она рассказывать пони о событиях последних дней.
— Затоптала лошадь? — переспросила Элизабет. Сара Энн обернулась к ней.
— Так сказал папа. Он прикрыл меня, но я все равно поранилась. Видите?
Она спустила высокую перчатку на левой руке, и Элизабет увидела широкий бинт и покрасневшую кожу вокруг него.
— А папа тоже поранился?
— Не знаю. Я предложила поухаживать за ним, если он ранен, — очень серьезно сказала девочка, — но он только ответил, что с ним все в порядке.
Последние слова она произнесла с таким вполне взрослым раздражением, что Элизабет невольно улыбнулась.
— Взрослые все такие, — так же серьезно заметила Элизабет.
— Но это же глупо. Мне нравится заботиться о нем. — Логично, ничего не скажешь.
— Может, он не хотел, чтобы ты волновалась? — предположила Элизабет.
— Я волнуюсь куда больше, если не могу о нем позаботиться, — грустно сказала Сара Энн, и Элизабет прекрасно поняла ее.
Ей тоже необходимо быть кому-нибудь нужной, и как давно она лишена этого! Джейми никогда не любил «сентиментов», как он выражался, и поэтому весь свой нерастраченный запас любви и нежности Элизабет отдала лошадям и Генри.
— Мужчины всегда стараются скрыть, что им нужен кто-то, — поделилась она с Сарой Энн маленькой женской тайной.
— Почему?
Элизабет и самой хотелось бы знать — почему. Она была независимой, как и мужчины, но это для нее было средством самообороны. И она полагала, что ей никто не нужен… до тех пор, пока не ощутила на своих плечах руки Бена Мастерса.
