— И правильно делаете.
— Но пятно такое уродливое…
— Вовсе нет, — сказал Алекс и с нежностью, удивившей его самого, погладил пальцами длинную багровую полоску, которая змеей обвила руку девушки. — Пожалуйста, не прячьте его больше. Вам совершенно нечего стыдиться, ведь родимое пятно такой же дар природы, как нос, рот, глаза. А ваши глаза…
Он осекся. Когда-то ему ничего не стоило осыпать понравившуюся женщину комплиментами — в те времена у него было блестящее будущее, красивая внешность и громкий титул, благодаря которому он считался одним из лучших женихов… Теперь же у Алекса просто язык не поворачивался произнести слова, которые, быть может, окажутся роковыми и для него, и для леди Дженет…
Она ждала, не сводя с него своих колдовских глаз; русые волосы в свете масляной лампы отливали золотом. Ах, она была так хороша! Алекс положил ее руку обратно на покрывало и сделал то, против чего так восставал его разум, — прильнул к ее губам.
Это был поистине самый сладостный поцелуй на свете! От ее ответа, нерешительного, робкого, у него захватило дух — даже в богатой любовными приключениями юности не испытывал Алекс такого бурного восторга. Ему захотелось стиснуть Дженет в объятиях, защитить от людской жестокости и развеселить, чтобы ее глаза засветились от радости…
«Опомнись, хватит!» — одернул он себя. И вдруг почувствовал, как ее пальчики коснулись шрама — она словно знакомилась с ним, не испытывая при этом отвращения, будто безобразный рубец был знаком отличия, а не клеймом позора. Алекс ненавидел свое уродство — ему казалось, что шрам вверг его в мир варварства, навеки отделив от цивилизованных людей. Леди Дженет, похоже, так не думала — она погладила его обезображенную щеку с бесконечной нежностью, какой он еще никогда не чувствовал в прикосновении женщины. Ее легкие движения словно очищали его от скверны последних лет.
«Господи, как пуста моя жизнь», — вдруг подумал Алекс, и эта мысль пронзила его жгучей болью. Разумеется, у него были Мэг и Робин, но он намеренно держал с ними дистанцию, чтобы не испытывать страданий при неизбежном расставании. Или он пытался оградить от страданий детей?
«Две одинокие, отверженные души», — с горечью подумал он о себе и Дженет. С той только разницей, что он отчасти сам виноват в своих несчастьях: он сделал сознательный выбор в пользу якобитов, прекрасно понимая, что идет воевать за заведомо проигрышное дело. Последствия того давнего решения и погубили его жизнь…
Но прикосновения Дженет околдовывали, заставляли забыть обо всем. Алекс снова приник к ее рту — на этот раз поцелуй был глубже, полнее, чем раньше. Губы Дженет слегка раздвинулись, пропуская его язык. Руки Алекса скользнули по ее плечам, по предплечьям, и он ощутил восхитительную мягкость ее тела…
Его язык, ласкавший ее рот, вдруг утратил былой напор, стал более нежным и томительно медлительным, их дыхание смешалось. Он почувствовал, что она затрепетала, и догадался, что это не от страха, — он и сам дрожал от необузданного желания. Все доводы рассудка были забыты; природа взяла свое: Алекс снова впился в ее рот, а его руки лихорадочно блуждали по ее телу. Желание все нарастало, и, повинуясь ему, шотландец засунул руки за вырез ночной рубашки, стал ласкать грудь девушки — Дженет застонала и так напряглась, что капитан внезапно опомнился.
— Простите… — пробормотал он, отодвигаясь.
— Пожалуйста, еще… — шепнула она и вновь погладила его лицо с нежностью, перед которой он не мог устоять.
Алекс колебался, хотя жар желания становился невыносимым: она выглядела такой хрупкой, беззащитной, ранимой. Он сразу понял, что она девственница — по ее несмелым ласкам и робкому ответу на поцелуй, от которого у самого Алекса пошла кругом голова. Капитан еще никогда не имел дела с девственницами, он всегда выбирал женщин опытных и сговорчивых, легко мирившихся с его привычкой к кочевой жизни. Алекс покачал головой — он не имел права осквернять ее чистоту.
Надо было, конечно, встать и уйти, но как это сделать, когда Дженет смотрит на него своими колдовскими, затуманенными страстью глазами? Из ее припухшего от поцелуев рта вырывается прерывистое дыхание, сосок левой груди, которой касается его рука, затвердел — Дженет ждет его, она нуждается в нем… И он, Алекс, нуждается в ней, в сладостной истоме ее губ, в теплоте и нежности, которыми она может наполнить его жизнь, ставшую такой пустой и холодной.
Достаточно веская причина, чтобы лишить ее будущего? Неужели он такой подлец?
Капитан тяжело вздохнул и отстранился от нее. Дженет не спускала с него серьезных глаз.
— Нет, я не могу… — пробормотал он. — Вы собираетесь замуж… Я, конечно, разбойник и негодяй, но не до такой степени.
— Вы ошибаетесь, — тихо ответила она. — Я стала свободным человеком. Теперь я никогда не выйду замуж только потому, что так надо, из жалости или из-за денег. Кстати, я с самого начала решила уехать в Америку и зарабатывать там на жизнь, устроившись гувернанткой или учительницей, если мистер Мюррей не проявит ко мне искреннего интереса.
Она, разумеется, умолчала о том, что события последней недели наверняка еще больше усложнят ее дорогу к алтарю, ведь она не желала в дальнейшем лгать, будто помогала пирату по принуждению, — что бы ни случилось в будущем, Дженна не станет добавлять еще одного черного пятна на его и без того запятнанную репутацию.
И еще она решила в эту ночь с Мэлфором стать женщиной. Цена, которую ей придется за это заплатить, не имела значения. Ласки капитана пробудили в ней прежде дремавшее желание, все ее женское естество охватила истома, страстное ожидание чего-то неведомого, но прекрасного, что должно было стать частью ее нового мира. Сила нахлынувших чувств даже испугала Дженну, но она решила не поддаваться страхам — она хотела стать женщиной, чтобы потом не жалеть всю жизнь о том, что упустила.
Хотя капитан снял жилет, на нем все еще были галстук и тонкая полотняная рубашка, снежная белизна которой резко контрастировала с его загорелой кожей. Дженна обняла Мэлфора за шею, пробежала пальцами по густым черным волосам, потом ее руки скользнули к галстуку, сняли его и расстегнули ворот рубашки.
— Дженет… — прошептал Алекс, и по его голосу Дженна поняла, что он сдался.
Прямо в бриджах и рубашке он скользнул под покрывало и стал покрывать поцелуями ее глаза, щеки, нежную шею, и каждое прикосновение обжигало ее, навеки запечатлеваясь в душе. Потом он прильнул к ее рту и ласкал его до тех пор, пока по ее телу не побежала сладострастная дрожь.
— Ты прекрасна… — задыхаясь, шепнул он.
Разумеется, Дженна ни на секунду не поверила его словам, но, увидев его горящие страстью глаза, она впервые в жизни почувствовала себя желанной. Все остальное не имело сейчас значения.
Алекс слегка отодвинулся, и Дженна с замиранием сердца сняла с него рубашку и принялась гладить его теплую гладкую кожу. Поджарое, мускулистое тело Мэлфора напряглось, он сел и начал поспешно стягивать брюки. Дженна молча наблюдала за ним, прислушиваясь к властной, незнакомой доселе силе, которая росла внутри ее.
