Книга Заложники, страница 28. Автор книги Энн Пэтчетт

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Заложники»

Cтраница 28

– Нет-нет, я вовсе не руковожу компанией, ни в коем случае.

– Я только рядовой член команды.

– Этот дипломатический пост вовсе не так высок, как кажется на первый взгляд. Меня устроил на него зять.

Никто из заложников не лгал умышленно, они просто слегка искажали правду. Их нервировало то, что ответы записывались.

– Вся информация будет проверена нашими людьми в городе, – снова и снова повторял командир Альфредо, а Гэн переводил это на французский и немецкий, греческий и португальский языки, каждый раз задумываясь, чем заменить «наших людей в городе». Есть вещи, которые переводчик должен опускать.

В середине беседы с одним из заложников, который, как предполагалось, был потенциальным заказчиком несуществующего проекта «Нансей», Бенхамин, верхняя часть лица которого полыхала огнем, повернулся к Гэну.

– Как это вам удалось стать таким умным? – сказал он ему осуждающе, как будто в доме хранилась крупная сумма интеллекта и Гэн ухитрился завладеть ею полностью.

Гэн чувствовал себя усталым, а вовсе не умным. Его мучил голод. Ему хотелось спать, и в голове у него звучали колыбельные мелодии. Он мечтал о своем сандвиче.

– Сэр? – спросил он. Он видел господина Осокаву и Роксану Косс, спокойно сидящих бок о бок и неспособных вести разговор, потому что их переводчик был вынужден помогать террористам.

– Где вы выучили столько языков?

Гэн не чувствовал ни малейшего желания рассказывать им свою историю. Его больше волновало, на месте ли его сандвич. А пирог? Он размышлял над тем, сочтут ли его достойным освобождения, и с покорным смирением утвердился во мнении, что вряд ли.

– Университет, – ответил он просто и снова обернулся к тому человеку, которого они допрашивали.

Наконец списки удерживаемых и отправляемых на волю заложников были составлены, Гэн, по идее, должен был возглавлять список кандидатов на освобождение. Он ничего не стоил, с его помощью нельзя было никого шантажировать. Он был просто наемным работником, точно таким же, как те, кто так замечательно резал лук для торжественного обеда. Но его имени не оказалось ни в одном из списков. Он просто выпал из поля зрения командиров. Он даже не числился рядом с господином Осокавой. Он бы и сам, подобно молодому священнику, решил остаться, но все-таки хочется, чтобы тобой хотя бы поинтересовались. Когда же со всеми допросами и составлением списков было покончено, наступил уже поздний вечер. По всей комнате зажглись лампы. Гэн получил задание сделать копии списков. Как-то само собой получилось, что он начал выполнять роль секретаря.

В конце концов в заложниках решено было оставить тридцать девять человек, считая переводчика, который сам внес свое имя в один из списков. А в окончательном варианте их оказалось сорок, потому что отец Аргуэдас снова отказался уйти. При наличии пятнадцати солдат и трех командиров получилось приблизительно по два заложника на каждого террориста, что показалось командирам вполне приемлемым. Учитывая, что изначальный план предписывал восемнадцати террористам захватить в плен одного президента, этот пересчет демонстрировал наличие у них рационального мышления. Вообще-то им хотелось, или казалось наилучшим, сперва хорошенько помучить кандидатов на освобождение, продержать их еще с недельку, а затем позволить им убираться вон по одному в обмен на выполнение своих требований. Но террористы очень устали. Все заложники имели потребности и жалобы, и захватившим их казалось, что они имеют дело с оравой беспокойных детей, которых необходимо опекать, успокаивать и развлекать. Командирам очень хотелось от них отделаться.

Вице-президент снова вспомнил о своем статусе хозяина. Он собрал фужеры и составил их на большой серебряный поднос, который, как он знал, хранился в столовой в буфете. На кухню ходить ему не запрещали, но только с сопровождающими, и он улучил минуту, чтобы приложиться головой к дверце морозильника. Он вернулся с большим пластиковым мусорным ведром и начал собирать в него обертки от сандвичей. Крошек в этих обертках не обнаружилось, только красные пятна от соуса. Все находящиеся в доме очень проголодались. Он собрал со столов и ковров банки из-под содовой воды, хотя, по сути дела, эти столы и ковры ему не принадлежали. В этом доме он был счастлив. Он всегда так радостно возвращался в этот дом, где смеялись и резвились его дети вместе со своими друзьями, где хорошенькие молодые индианки, стоя на коленях, руками натирали полы, хотя в кладовке имелся электрический полотер, где витал запах духов его жены, расчесывающей волосы у зеркала. Это был его дом. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к насущным заботам и не усугублять свое теперешнее положение воспоминаниями.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивал он гостей, смахивая рядом с ними в ладонь мусор со столов. – Держитесь! – Ему хотелось засунуть их башмаки под диваны так, чтобы они не валялись посреди комнаты. Ему хотелось переставить голубое шелковое кресло на другой конец комнаты, где оно всегда стояло, но обстоятельства этого не позволяли.

Он еще раз прогулялся на кухню за мокрой тряпкой, надеясь оттереть с ее помощью пятна, похожие на следы виноградного сока, с тугих кисточек ковра. На другом конце комнаты он заметил оперную певицу, сидящую рядом с этим японским господином, чей день рождения все вчера отмечали. Забавно, но из-за боли в голове он даже не мог вспомнить их имен. Они склонили друг к другу головы, она время от времени смеялась, а он в ответ со счастливым видом кивал. Интересно, это был ее муж, тот, кто только что умер? Японец промурлыкал что-то, похожее на песню, она его выслушала, кивнула, а затем очень чистым голосом запела сама. Какой сладостный звук! Сквозь шквал команд, доносившихся из открытого окна, трудно было определить, что именно она поет. Он слышал только мелодию, чистые рулады ее голоса, как это было в далеком детстве, когда он мальчиком бежал с высокого холма мимо монастыря и услышал вдруг пение монахинь, и ему стало так хорошо, словно он уже не бежал, а парил, так что ему даже не хотелось останавливаться, чтобы подольше послушать. Музыка вливалась в него на бегу, становилась ветром, который развевал его волосы, приподнимала над землей. И вот теперь, когда он слушал пение Роксаны Косс, сметая со столов мусор, у него возникло то же самое ощущение. Как будто он слушал перекличку птичек, только одна из них была очень далеко, а другая близко, и поэтому до его ушей доносился лишь ответ.


Когда снова вызвали Месснера, он появился почти сразу. Вице-президента, этого мальчика на побегушках, послали открывать дверь. Бедный Месснер выглядел еще более измученным и обгоревшим на солнце, чем вчера. А может, не вчера? Сколько уже прошло дней? Когда умер аккомпаниатор, сегодня или вчера? Неужели только вчера их наряды были аккуратными и свежими и они ели маленькие отбивные и слушали арии Дворжака? А может, это Дворжака они пили из хрустальных бокалов после обеда? Неужели только недавно вся комната была полна женщин, и в ней струился нежный шифон их платьев, сверкали драгоценные украшения и радовали глаз маленькие вечерние сумочки, скроенные в форме пионов? Неужели только вчера дом был выскоблен до блеска, со всеми его полами, потолками, подоконниками и оконными рамами, все занавески выстираны и накрахмалены, и легкий тюль, и тяжелые драпировки, потому что на обеде ожидалось присутствие и президента, и того самого господина Осокавы, который собирался построить в стране завод? Собственно, вице-президента еще раньше поразило одно обстоятельство: почему это Масуда попросил провести прием в его доме? Если этот день рождения был так важен для страны, то почему не провести его в президентском дворце? Почему, если не потому, что он все знал заранее и не имел намерения сюда приходить?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация