Книга Заложники, страница 45. Автор книги Энн Пэтчетт

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Заложники»

Cтраница 45

Но после того как Месснер принес в дом ноты, все изменилось. Террористы продолжали блокировать двери и не выпускать из рук оружие, но теперь всеми командовала Роксана Косс. Она вставала в шесть часов утра, потому что в это время рассветало у нее за окном, а раз уж она вставала, то ей хотелось работать. Она принимала ванну, Кармен делала для нее чай и тосты и приносила ей в комнату на желтом деревянном подносе, специально для этого выданном вице-президентом. Теперь, когда Роксана знала, что Кармен девушка, а не юноша, она разрешала ей садиться на свою кровать и пить из своей чашки. Ей нравилось перебирать волосы Кармен, которые были черными и блестящими, как нефть. Иногда по утрам, когда настроение было особенно плохим, только эти волосы между пальцев постепенно придавали всему происходящему хоть какой-то смысл. Роксана представляла себе, что ее захватили исключительно ради того, чтобы она могла перебирать волосы этой молодой женщины. Она воображала себя моцартовской Сюзанной, а Кармен графиней Розиной. Она расчесывала ей волосы и укладывала их в сложные прически. Они не могли ничего сказать друг другу. Когда Роксана заканчивала прическу, Кармен вставала у нее за спиной и тоже начинала расчесывать ее волосы до тех пор, пока они не начинали сиять, а затем тоже заплетала их в косичку. Благодаря этому в эти короткие утренние минуты они становились сестрами или подругами, все равно. Они чувствовали себя вместе счастливыми, потому что каждая из них была очень одинокой, и они никогда не думали о Беатрис, которая стреляла по колоннам дома сквозь кухонные окна вместе с другими террористами.

В семь часов Като уже ждал Роксану возле рояля. Его пальцы почти беззвучно пробегали по клавишам туда и обратно. Роксана научилась говорить «Доброе утро» – «Ohayo gozaimasu» – по-японски, а Като выучил несколько фраз по-английски, среди них: «Доброе утро», «Спасибо» и «До свидания». Этим их способности исчерпывались. Они общались между собой, обмениваясь нотными страницами. Поскольку их отношения, несомненно, подпадали под законы демократии, Като, который занимался разбором присланных Мануэлем нот, лежа на куче одеял, служивших ему ночным ложем, очень часто выбирал из них фрагменты, которые, по его мнению, хорошо подходили к голосу Роксаны, или те, которые он сам хотел услышать в ее исполнении. Он делал это, чувствуя, что совершает неслыханную дерзость, но разве мог он поступать иначе? В жизни он был вице-президентом огромной корпорации, человеком команды, и вдруг превратился в аккомпаниатора. Он никак не мог примирить в себе эти два качества. Ничего подобного он никогда не мог себе даже вообразить.

В четверть восьмого начинались гаммы. В первое утро люди в это время продолжали спать. Пьетро Дженовезе спал под роялем, и когда молоточки стали ударять по струнам, ему пригрезилось, что звонят колокола собора Святого Петра. Никто не возражал. Наступало время работы. И так уже слишком много времени было потрачено на сон, на бессильные слезы в подушку или на смотрение в окно. Теперь у них имелись музыка и аккомпаниатор. Роксана Косс попробовала голос на «Джанни Скикки» и нашла, что с ним все в порядке.

– Мы тут гнием, – еще за день до начала репетиций сказала она господину Осокаве с помощью Гэна. – Мы все. С меня достаточно. Если кому-нибудь приспичит меня пристрелить, то пусть он это сделает во время пения.

Таким образом, господин Осокава знал точно, что она находится в безопасности, потому что, пока она поет, ее никто не посмеет пристрелить. По совместительству они все оказывались в безопасности и поэтому с удовольствием подтягивались к роялю и слушали.

– Отойдите назад, – командовала Роксана и указывала рукой, куда им следует отойти. – Мне нужен воздух.

Первое произведение, которое она исполнила в то утро, была ария из «Русалки», та самая, которая, насколько она помнила, была заказана ей господином Осокавой на день своего рождения. Это было еще до того, как она с ним познакомилась, еще тогда, когда она вообще ничего не знала о жизни. Теперь она тоже полюбила эту историю о духе воды, который жаждал стать женщиной, держать своего возлюбленного в настоящих объятиях, вместо того чтобы убивать его в холодных объятиях волн. Раньше она пела эту арию почти на каждом своем концерте, но без всякого соучастия, без всякого сочувствия или понимания, которое появилось у нее в то утро. Господин Осокава услышал эту разницу в ее голосе, и на его глаза навернулись слезы.

– Она поет по-чешски так, словно это ее родной язык, – прошептал он Гэну.

Гэн кивнул. Он был далек от того, чтобы отрицать красоту ее пения, теплоту и кантиленность ее голоса, которые так прекрасно подходили к водянистой природе Русалки, но не счел нужным указывать господину Осокаве, что эта женщина ни слова не знает по-чешски. Она вкладывала чувство в каждый звук, но все вместе эти звуки совершенно не складывались в узнаваемые слова. Было совершенно очевидно, что она воспроизводит лишь звучание слова и воспевает скорей свою любовь к Дворжаку и саму эту историю, известную ей по переводу, а чешский язык как таковой остается для нее совершенно незнакомым и проходит мимо ее сознания без всякого узнавания. Разумеется, тут не было никакого преступления. Да и кто, кроме Гэна, мог об этом догадаться? Среди заложников не было ни одного чеха. Роксана Косс пела по утрам строго в течение трех часов, а потом иногда еще раз после полудня, если чувствовала себя в голосе, и в эти часы никто даже не помышлял о смерти. Все думали только о ее пении и ариях, об упоительной красоте ее верхних регистров. Очень скоро дни разделились на три состояния: на предвкушение ее пения, на удовольствие от ее пения и на воспоминания о ее пении.

Хотя, по-видимому, власть ускользала из рук командиров, они как будто этому не препятствовали. Теперь полная безнадежность их предприятия казалась им не столь нестерпимой, и в течение нескольких ночей они спали почти спокойно. Командир Бенхамин продолжал отмечать дни на стене в столовой. У них появилось больше времени, чтобы сосредоточиться на переговорах. Между собой они разговаривали так, словно пение являлось частью их плана. Оно успокаивало заложников. Дисциплинировало боевиков. И к тому же оказало удивительное воздействие на несущийся из-за стены грохот. Можно было констатировать с полной определенностью, что беспрерывное рокотание громкоговорителей прекращалось в ту же минуту, как только она открывала рот, разумеется, при открытых окнах, а через пару дней после начала репетиций громкоговорители замолкли вообще. В такие часы улица, очевидно, представляла собой любопытное зрелище: забитая народом, среди которого никто не кашлял и не грыз чипсы, но все тянули шеи, чтобы лучше расслышать тот голос, который они в лучшем случае слышали в записях и во сне. Это был ежедневный концерт, который устраивали для них командиры, и все потихоньку начинали верить в лучший исход трагедии. Подарок народу, развлечение военным. В конце концов, они не зря ее похитили.

– Мы заставим ее петь еще больше, – размышлял вслух командир Гектор, развалясь под балдахином обширной кровати в одной из нижних гостевых спален и положив ноги в башмаках на светлое шелковое покрытое затейливой вышивкой одеяло. Бенхамин и Альфредо сидели в это время в креслах, обитых материей в огромных розовых пионах. – Почему бы ей не петь в день по крайней мере на два часа дольше? А мы так распределим ее концерты, что всех этих вояк погонят прочь.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация