— Нет. Если бы это было так, я была бы почти спокойна. Нет, его хотят убить, я знаю! — Ирина в ужасе приложила ладони к щекам.
— Неужели? Кому выгодно убить вашего супруга?
— Я не знаю кому… — Ирина чуть не плакала. — Если бы я знала! Я бы всю свою жизнь отдала, только бы его оставили в покое!.. Но он ничего не говорит, а сам ходит напряженный, как будто каждую секунду ждет выстрела в спину или чего-то еще похуже.
— Что может быть хуже… — философски заметил Костырев.
— Мы наняли телохранителей, двоих из агентства по охране… Они такие огромные… Но ведь все может случиться… Я знаю, с кем все это связано… Вернее, не знаю точно, но догадываюсь…
— С кем?
Ирина замялась, но милиционер, этот пожилой добрый дядечка, был так мил с ней… И она решилась:
— Это все из-за его жены…
— Каким образом? — напрягся Костырев. Он подошел близко к правде, и наконец-то все должно было открыться.
— Помните книгу, которую она писала? Это все из-за нее. Сразу после смерти вышла одна глава в журнале, потом аннотация, буквально на следующий день после похорон. И вот — вчерашний случай. Понимаете? Они поняли, что Алексей рассказал ей все. А она описала это в книге. Они боятся. Поэтому они решили убить Алексея. Я не знаю, что будет! Я так боюсь!
— Кто они? — осторожно спросил Костырев.
— Я не знаю. — В голосе Тишиной слышались слезы. — Алексей не называет никаких имен, он не хочет, чтобы я знала… Это те люди, с которыми он раньше имел дела. Очень известные люди. Они не простят ему, если их имена появятся в печати.
— Но вы знаете, о ком идет речь? Догадываетесь? Кто они?
Ирина перегнулась через стол и шепнула на ухо несколько фамилий. Лицо Костырева удивленно вытянулось.
— Да, пожалуй, даже телохранители вряд ли помогут в этом случае.
— Вот видите…
— Остается один-единственный вариант…
— Какой? — Ирина с надеждой смотрела на него, как на своего спасителя.
— Вы должны повлиять на своего супруга. Пусть он расскажет все, что знает. Единственный способ помочь ему — придать дело гласности. Но не в бульварной книжке, а на судебном процессе. Суд учтет его чистосердечное признание…
Едва вернувшись в свой кабинет, Костырев был опять оглушен телефонной трелью. Звонил Буркин.
— Интересные новости для тебя, — сказал он.
В трубке что-то булькало, свистело и шипело, как будто на другом конце провода разворошили целое гнездо гадюк.
— Каждый Божий день не обходится без твоих новостей. Что там опять? Очередной взрыв?
— Не совсем. Но опять относительно Барыбина. Опросили его шофера. Он напуган чуть ли не до смерти. Боится. Неожиданно вспомнил, что в день смерти актрисы, утром, когда возился с машиной возле банка, где заседал его шеф, видел, как Барыбин уходил куда-то. Тогда шофер не придал этому значения.
— Мы же опрашивали его, твердил все как по писаному: в девять отвез на работу, в десять — в банк, в двенадцать — в приемную министра.
— Ну, тогда ему ничего не грозило. Говорил то, что шеф приказал. А теперь, когда у него под задницей двести граммов тротила бабахнуло, понял, что невыгодно покрывать делишки хозяина.
— Хорошо, спасибо. Пошлю своих ребят к нему. Как он, говорить может?
— Скажет, если спросят.
— А что насчет взрыва?
— Ничего нового. Шофер никаких подозрительных личностей около машины не видел, отходил от нее не больше чем на пять минут, в ларек, за сигаретами. Только повернул ключ зажигания, как сразу же рвануло. Немного контужен после взрыва, плохо слышит.
Уже вечером того же дня Костя Ильяшин, держа перед собой блокнот с записями, докладывал шефу.
— Шофер Каменков утверждает, что около одиннадцати двадцать шестого июня он осматривал датчик давления масла. Случайно обернувшись, увидел, как мимо него прошел Барыбин в сторону Патриарших. Каменков торопился закончить ремонт и не стал окликать хозяина. Во сколько его шеф прошел обратно, он не видел. Через минут сорок Барыбин появился уже из дверей банка, и они поехали в приемную министра. Куда ходил шеф, Каменков не спрашивал, он не привык совать свой нос в чужие дела.
— Ты в банке был? — прервал его Костырев. Дело становилось все интереснее и интереснее.
— Естественно, Михаил Аркадьевич! — Лицо Кости сияло, как натертый песком медный самовар. — Обижаете. В банке со мной особо разговаривать не хотели, но я на них нажал… И выяснил, что совещание с Барыбиным проходило с десяти до десяти пятидесяти пяти. Пока оформлялись необходимые документы, Барыбин имел минут тридцать свободного времени. Появился в банке через полчаса, забрал документы и уехал.
— Хорошо, — задумчиво произнес Костырев. — Что думаешь по этому поводу, старший лейтенант?
— Что думаю… Брать его надо, вот что думаю!
— А как докажем, что он там был? Он не из тех, кто колется, как грецкий орех, аккурат по шву… У нас против него пока только след. Причем еще надо доказать, что этот след оставил он. Придется тебе еще поработать…
Когда вечером этого же дня Михаил Аркадьевич, лежа на диване, наслаждался обществом своей любимой собаки двортерьера Чары и творчеством Гая Юлия Цезаря, чьи записки о Галльской войне давали богатую пищу для его аналитического ума, позвонил Костя, будучи не в силах вытерпеть до утра.
— Возьми трубку, твой гардемарин, — ворчливо сказала жена.
Гай Юлий Цезарь остался в одиночестве.
— Михаил Аркадьевич! Нашел! — кричал Костя. — Видели его там!
— Кого? — Ум Костырева был еще занят борьбой римлян с Верцингеторигом и не сразу включился в разговор.
— Барыбина видели во дворе Шиловской! Дворник его видел, сразу опознал, говорит, такой представительный, как президент, невозможно забыть!
— Отлично, Костя! Придется покрепче за него взяться!
— Давно пора, Михаил Аркадьевич!
Костырев был сильно разморен непринужденной домашней обстановкой, душевным обществом Чары и Юлия Цезаря и поэтому безнаказанно пропустил мимо ушей фамильярное замечание своего подопечного.
— Спокойной ночи, — сказал он и положил трубку. Наконец-то дело начинает продвигаться вперед!
Единственное, что его смущало в стройной логической цепочке, которая неотвратимо вела Алексея Барыбина к скамье подсудимых, — был бриллиантовый перстень, исчезнувший с руки погибшей.
Если бы Барыбин не был настолько обеспечен, то Костырев объяснил бы для себя исчезновение кольца тем, что он его похитил с целью продажи. Но зачем Барыбину, если он даже и испытывал враждебные чувства к жене, брать перстень? Ведь это улика, да еще какая! Нет, он достаточно умен, чтобы не пачкаться о такие вещи. И главное, достаточно богат.
