— Подумайте, попробуйте представить себе двор, арку, дорогу…
— Нет… Я не помню. Если бы я действительно был там, то не смог бы забыть этого… Нет, я не помню ничего, — решительно заключил Алтухов, отодвигая листки. — Но все же странно, очень странно… Меня сбили около ее дома… Я даже не знаю, где она жила… Нет, решительно странно и непонятно. Я не могу ничего объяснить вам…
Он устремил на Костырева жалобный взгляд темных глаз, подернутых синевой.
— Кроме этого документа, у нас есть еще показания свидетелей, которые видели, что вы выходили из подъезда, в котором проживала Шиловская. Они видели вас за несколько минут до того, как вы попали под машину. Это свидетельствует о том, что вы посещали ее утром двадцать шестого июня.
— Не может быть, — возразил Алтухов. — Это слишком нелепо. Если бы я был у нее тогда, то защитил бы ее от всего на свете. И уж конечно, не забыл бы этого, даже если бы колонна «КамАЗов» проехала через мою голову. Нет, это исключено.
— Вы действительно ничего не помните, — засомневался Костырев, — или не хотите вспомнить?
— Я был бы рад что-нибудь извлечь из памяти, но… Увы, сплошной черный провал и только какие-то смутные, почти неразличимые обрывки, какие-то белые пятна посреди мутной черноты, — пожаловался Алтухов.
Ильяшин внимательно следил за посетителем. Ему казался неестественным избыток нервозности и беспокойства у посетителя — Алтухов изредка подрагивал, как будто был готов сию минуту вскочить и бежать куда-то.
— Вам надо показаться врачу, — мягко заметил Костырев. — Возможно, вы обладаете бесценными сведениями, необходимыми для следствия, но не в состоянии оперировать ими. У нас есть замечательные доктора, они вас и посмотрят, согласны?
— Хорошо, — согласился Алтухов, но, спохватившись, добавил: — Но я ведь вам уже все сказал самое главное… Арестуйте этого типа, ее бывшего мужа, Барыбина. Это он. Я чувствую — он ее убил! — Он положил ладонь на левую сторону груди.
— Хорошо, хорошо, — согласился Костырев. Он понимал, что спорить с посетителем бесполезно. — Кстати, не хотите ли побывать в доме Евгении Викторовны? Может быть, обстановка напомнит вам происшедшее и поможет извлечь из памяти забытые куски?
— А это возможно? — обрадовался Алтухов. — Да-да, конечно, пойдемте, я так хочу побывать там… Неужели я попаду к ней домой! О Боже!..
Ильяшин с удивлением увидел неподдельную радость на лице Алтухова: он возбужденно сжимал руки и оглядывался по сторонам, готовый бежать хоть сейчас.
— Не сегодня, нет. Давайте завтра утром. Мы подготовимся…
— Хорошо, тогда завтра, — поникшим голосом сказал Алтухов. Вставая, он разогнулся, выпрямился во весь свой рост и, как-то растерянно оглядев кабинет, пошел к двери. Его руки были слишком длинны и нелепо свисали вдоль тела, оканчиваясь огромными кулаками. «А силен, должно быть, — машинально подумал Ильяшин, оценивая размер кулаков. — Такой как вмажет…»
— Это он, четвертый. Зря вы его отпустили. Завтра приедем, а его нет. Сбежит, — с сожалением произнес он, как только за посетителем закрылась дверь.
— Не сбежит, — уверенно заключил Костырев. — Зачем же он тогда добивался встречи? Чтобы поболтать с нами о своих подозрениях?
— Странный он какой-то. Не в себе, по-моему. Кто знает, что ему взбредет в голову. Может быть, он специально сюда прорывался, чтобы выведать, как идет расследование.
— Для этого не обязательно было скандалить у Кабакова и бросаться на охранников Барыбина, — возразил Костырев. — Если человек виновен в чем-то, он не станет играть с огнем, даже если огонь очень красивый. Ты же видишь, он помешан на всем, что относится к Шиловской. Завтра мы покажем его врачам. Пусть определят, действительно ли он ничего не помнит, и заодно оценят степень его вменяемости. Подозреваю, что у него не вполне адекватная оценка действительности. Кстати, подготовь Жмурова. Повезем его завтра на следственный эксперимент. Обеспечь присутствие понятых и участие Сухих, чтобы она опознала Алтухова.
— А Жмурова? Зачем Жмуров? Вы думаете, что…
— Вот именно. Но пока не думаю, но надеюсь на то, что он опознает его голос. Чем черт не шутит…
Глава 33
КОНЕЦ
Алтухов не обманул, не скрылся, не сбежал в неизвестном направлении. Он терпеливо ждал приезда милиции, так же терпеливо собрался и проследовал в машину.
Петляя по узким переулкам, уставленным сплошь урчащими иномарками, машина милиции вскоре въехала во двор дома, который до недавнего времени являлся святыней для поклонников убитой актрисы.
Ильяшин уже суетился на месте. Жмуров прибыл в «уазике» с решетками на окнах, в сопровождении мощной охраны, и был препровожден наверх. Его провожали любопытные взгляды жильцов. Мужчины, женщины, дети благодаря погожему утру и легким лучам солнца, то и дело пробивавшим жемчужную дымку перистых облаков, высовывались из окон.
Божьи старушки, Эвелина Ивановна и Клавдия Порфирьевна, заблаговременно оповещенные Ильяшиным, стояли поодаль, волнуясь от сознания собственной важности.
Увидев Жмурова, выходящего из «уазика» с заложенными за спину руками, Эвелина Ивановна толкнула седовласую подругу и громко сказала, указывая на грузную фигуру заключенного:
— Ах, Боже мой, смотри, Порфирьевна, Витек Жмуров!
— Неужто он? — изумилась Порфирьевна. — А каким бойким пацаненком был, помнишь? А теперь… Ну вылитый бандит!
— Лицо-то какое зверское… Видать-то он и убил эту Шиловскую, кому ж еще!
— Да как же так? За что ж он ее?
— Кто тебе скажет, за что! Ему человека убить — что воды выпить, одно удовольствие. Наверное, сбежал да пришел к Марии Федоровне спрятаться. А когда увидел, что той нет, молодая женщина одна дома, богатая, в доме есть чем поживиться, то и решился на душегубство… Ты ж знаешь, у нее золотых побрякушек было хоть завались… Долго ли до греха…
— Бедная Мария, — вздохнула Порфирьевна. — Дочке ее он жизнь загубил, хозяйку изничтожил. Бедная она, бедная…
Мрачного Жмурова пристегнули одной рукой к милиционеру и ввели в квартиру. Он шел, низко опустив голову, не желая видеть стены дома, в котором вырос, возмужал и откуда отправился на отсидку.
Тем временем подъехала еще одна машина. Алтухов вышел, озираясь по сторонам, и, задрав голову, стал осматривать дом. На его лице блуждала странная полуулыбка, как будто ему все было интересно, в новинку, и доставляло удовольствие. Он изредка поглядывал на Костырева, как бы спрашивая, куда идти, и, когда тот протянул руку по направлению к подъезду, с готовностью кивнул и размашисто зашагал на длинных журавлиных ногах.
По лестнице он поднимался медленно, как будто ему тяжело было идти. Костырев шел сзади, внимательно следя за поведением Алтухова. Сведя редкие брови, тот сосредоточенно, самоуглубленно оглядывался. Подъем по лестнице казался бесконечно долгим.
