Эндрю кивнул, по-прежнему не испытывая беспокойства.
— Рейчел всегда говорит быстро. На нее кофе так действует. Не волнуйся.
— Не хотите позвонить шефу Коннору?
— Потом.
Войдя в свои апартаменты, Эндрю закрыл дверь, снял спортивный костюм. Он догадался в чем дело.
Эрики в галерее не было. Иначе Рейчел и Коннор не стали бы звонить сюда. Так где же она может быть?
Разумеется, снова отправилась проехаться.
Будучи расстроенной, Эрика обычно поступала так. Усаживалась в свой большой белый «мерседес» и разъезжала по грунтовым дорогам куда глаза глядят. Раньше она никогда не срывалась с места в деловые часы, не покидала своей драгоценной галереи, но сегодня, видимо, особенно вышла из себя.
И причину он знал. Его поступок утром был непростительным.
Эндрю вошел в ванную и встал под холодный душ, смывая пот и усталость. Если б можно было так же легко смыть воспоминания о своем поведении всего несколько часов назад.
Поступок его был импульсивным. Можно сказать, инстинктивным. Сдерживать потребности можно лишь до какого-то предела; потом они побуждают тебя действовать без зазрения совести. Но все это не могло служить оправданием.
Он изнасиловал жену.
Ну, не изнасиловал, не в прямом смысле. Однако близко к этому.
Эндрю схватил губку и стал растираться, чувствуя себя грязным, несмотря на струи воды. Душ не мог сделать его чистым. Сегодня — определенно. Он лишь воскрешал в памяти… каждую подробность, обвинявшую, как заключение полиции.
Он вспоминал.
Эрика поднялась в шесть часов на ежедневную пробежку. Четыре мили по темноте и холоду, прямо-таки одержимость. Полусонный Эндрю пробормотал, что сегодня, всего раз, можно бы обойтись без этого, и ласково потянулся к ней.
Но она отстранилась. Натянула спортивный костюм, кроссовки, стеганую куртку для тепла. И покинула его, не сказав ни слова.
Засыпая опять, он слышал ее удаляющиеся шаги.
В семь часов она вернулась, раскрасневшаяся, дрожащая, с прилипшими к потному лбу волосами. Он смотрел, как она раздевается, разглядывал сбоку ее плоский живот и груди, потом глубокую ложбинку между лопатками, когда она шла в ванную, по-прежнему ничего не сказав. Вот уже почти три месяца они не разговаривали.
Он любил ее. Но когда говорил ей об этом, она не верила. Даже когда от волнения он чуть не плакал, презрительно отворачивалась. Говорила: «Ты мне уже лгал раньше». И не было нужды добавлять само собой разумеющийся вывод: «Откуда мне знать, что не лжешь и теперь?»
Задай она этот вопрос, он бы не знал, как ответить. Собственно, у нее не было оснований верить ему. Но если бы Эрика могла заглянуть ему в душу, то увидела бы, что на сей раз он не лжет. Он любил ее, желал ее, а она уходила снова и снова.
Покинутый, он лежал в постели, подсчитывая, сколько же дней не занимался с женой любовью. Потом услышал шипение струй душа из-за двери ванной и вдруг подскочил с кровати, снял трусы, вошел голым в ванную, ринулся сквозь теплый туман к двери душевой, отодвинул ее до отказа и шагнул к Эрике. Она захлопала глазами с изумлением и чем-то очень похожим на негодование.
Сначала Эрика противилась, не яростно, только отрывистыми возражениями, какой-то чепухой о делах, о соблюдении расписания часов работы галереи, но то, что она отказала ему даже после столь долгого воздержания, лишь возбуждало его еще больше.
Он прижал ее спиной к мокрому кафелю и в конусе покалывающих струй овладел ею. Не слушая ее протестов, он силой заставил покориться, и в конце концов она запрокинула голову, вода струилась по ее спутанным волосам, попадала в открытый рот, ручейками шампуня пенилась на груди и плечах.
Извергнув семя, он прижался губами к ее уху и услышал свой шепот: «Бегать любишь, да? Так вот, от меня не бегай!»
После этого он вышел из душевой, не потрудясь задвинуть дверь.
Уходила из дома Эрика с красным от гнева лицом. Гордость помешала ему принести извинения или объясниться. К тому же единственно правдивого объяснения она бы не приняла.
Он любит ее. Черт побери, любит всей душой, а она отказывается верить, не верит ни единому его слову. Но это истинная правда. Он ее любит.
— И ты, болван, — шепот его сливался с шипением душевых струй, — выбрал превосходный способ доказать это.
Яростно повернув вентиль Эндрю перекрыл воду. Вытерся и стал причесываться, медленно — не из тщеславия, а потому, что ритмичные движения расчески успокаивали его. Обретая спокойствие, он надел длинные, широкие брюки и легкую полосатую рубашку.
Эрика вернется. Она всегда возвращалась. Но любить его никогда не будет.
Стук в дверь спальни.
— Мистер Стаффорд?
То был голос Марии, писклявый от настойчивости.
— Что? — огрызнулся он.
— Приехал шеф Коннор. Говорит, ему нужно видеть вас. Немедленно.
Эндрю опустил голову, глубоко вздохнул. Он надеялся избежать этого разговора.
— Хорошо, Мария. Спускаюсь.
Эндрю нашел Коннора в солнечной комнате, по напряженности в лице, пристальному, настороженному взгляду сразу было видно, что начальник полиции озабочен.
— Привет, Эндрю, — спокойно сказал Коннор, в голосе его беспокойства не слышалось.
— Привет, Бен.
На миг оба заколебались, потом оба одновременно протянули друг другу руки. Пожатие было кратким, холодным, натянутым.
Сорокадвухлетний Коннор был старше Эндрю на пять лет. С широким, грубо высеченным лицом и чуть прищуренными глазами, он выглядел типичным нью-йоркским полицейским, невозмутимым и слегка циничным. Прожитые в большом городе годы потрепали его; короткие рыжеватые волосы редели на макушке, широкие плечи слегка сутулились. Он был дюйма на два пониже Эндрю, с толстыми мускулистыми руками и мозолистыми, как у рабочего, ладонями.
Эндрю находил Коннора неудачной заменой Элдеру. Он предпочел бы кого-нибудь более элегантного, утонченного, бойкого, общительного, складного, более похожего на него самого. Да. Эндрю чувствовал себя увереннее с понятными ему людьми.
— Я пытался созвониться с тобой, — сказал Коннор.
— Мария сказала мне. — По лицу Коннора промелькнула едва заметная тень, и Эндрю добавил: — Я как раз собирался тебе позвонить.
Ложь была настолько убедительной, что ее не мог распознать даже полицейский.
— Ничего, разговор при личной встрече мне предпочтительнее.
Коннор заколебался, словно не хотел поднимать данную тему, и Эндрю пришел ему на помощь.
— Об Эрике, да? Ее нигде нет.
На сей раз реакция Коннора была отнюдь не едва заметной.
— Откуда ты знаешь?
