Эрика усомнилась, что стол загорится. Будет тлеть, и все. А дым… так, может, в лампе не столько керосина, чтобы задохнуться в его дыму.
— Нет, — сказала она. — Ничего не выйдет.
Но тем не менее вытянула ногу для пробы и легонько коснулась лампы.
Она достанет до нее. Нужно только согнуть пальцы у основания корпуса и дернуть на себя…
С колотящимся сердцем Эрика отвела ногу и лежала неподвижно в страхе от одержимости этим самоубийственным планом.
Должна существовать какая-то менее опасная альтернатива. Она пока не может додуматься до нее, но додумается. Нужно время.
Но времени явно остается немного. Сколько она проспала? Уже, видимо, наступила ночь. Роберт может вернуться с минуты на минуту. И тогда…
Взмах ножа, рассекающий сонную артерию, и она будет истекать до смерти кровью на жертвенном столе, как персонаж из мифа или как Шерри Уилкотт, прибитая обескровленной, голой к берегу Барроу-Крик.
Подробности вскрытия были скрыты от прессы, в «Реджистере» сообщалось только, что орудием убийства служил нож. Но Бен Коннор откровенно рассказал ей об этом деле. Сказал о четкой, широкой ране на горле, полукруглом разрезе, рассекшем нежную плоть девушки от уха до уха.
Слушая Коннора, Эрика вспоминала книги, которыми они с Робертом зачитывались в библиотеке Грейт-Холла, покрытые плесенью тома со сказками, мифами, пьесами, которые они читали вслух длинными, тоскливыми днями, древние пьесы Эсхила, Софокла, Еврипида, представления, которые разыгрывали здесь, в этом лабиринте известняковых пещер, даже в этом зале, перед троном с рыжими прожилками, напоминающими цветом засохшую кровь.
Ритуальные жертвоприношения совершались во многих этих мифах, поэмах, пьесах. Зачастую в жертву приносили животное, но не обходилось и без человеческих жертв, наследия древних времен. Самой громкой была история Ифигении, дочери Агамемнона, приведенной к каменному алтарю в лесу, где жрец перерезал ей горло, дабы умилостивить разгневанную богиню Артемиду.
Может быть, они с Робертом разыгрывали эту сцену, совершая ритуал картонным ножом? Может, он бывал жрецом, а она стоической девушкой?
Эрика не могла припомнить. Возможно. Такие игры бывали у них здесь, в свете керосиновой лампы. Другие дети играли в полицейских и грабителей, ковбоев и индейцев, космонавтов и марсиан, но гаррисоновские дети не походили на них. Они играли в мифы, только вдвоем.
Роберт скоро появится. И на сей раз это будет не игрой, нож будет не картонным.
Лампа. Эрика смотрела на лампу, на неровное пламя.
Это единственный способ.
Это может сработать.
Эрика потянула ремни. Бесполезно.
— Я не хочу делать этого, — негромко произнесла она.
Однако нога ее уже тянулась к лампе, она уже ощущала жар пламени сквозь просторный шерстяной носок.
Она медленно загнула пальцы у основания лампы.
Один рывок, лампа упадет на пол и взорвется, как маленькая бомба.
Она могла это сделать. Знала, что могла. Но колебалась, все еще испытывая страх, сильный страх.
Страх перед чем? Перед смертью? Когда она уже выяснила, что у нее нет ничего, ради чего стоило жить? Ничего, кроме одиночества в доме, очень большом и очень пустом, с мужем, который никогда ее не любил, — и в маленьком коттедже, тайных свиданий с мужчиной, который, должно быть, лгал, говоря, что любит ее, мужчиной, который предаст или покинет ее, как Эндрю, как Роберт, даже как отец…
От жара лампы носок начал тлеть. Пальцы жгло.
Коннор уйдет от нее или будет тянуть с нее деньги, и в любом случае она будет одинока, как в нью-хемпширской школе, или на пристани в греческой рыбачьей деревушке, или где угодно, в любой из дней ее жизни.
Слезы туманили глаза. Эрика зажмурилась. Ей хотелось уйти из жизни. Заснуть и не просыпаться. А в сновидениях она будет бежать, вольно бежать полями и лесами, бежать и никогда уже не слышать ни единой лжи, не переживать ни единой утраты…
Бежать…
Тут ее глаза открылись, и Эрика поняла, от чего убегала, — это было очевидно и ясно впервые в жизни — и в этот миг неожиданной ясности она поняла, что должна жить и ради чего.
— Ну, давай же, — прошептала она, все ее тело напряглось. — Черт возьми, отбрось страх, сделай это, и все, сделай немедленно.
Колено ее согнулось, сдвинув с места лампу, та качнулась и стала крениться вперед.
Потом полетела вниз. Вертикально.
Эрика видела, как падает лампа, и за секунду до ее удара об пол, поняла, что совершила жуткую ошибку.
Роберт, с дрожью отходя от нервного напряжения, стоял у окна лачуги еще долго после того, как обе полицейские машины скрылись в темноте.
Ему было страшно. Этот разговор встревожил его. Мышление, всегда такое ясное, так хорошо организованное, казалось хаотичным, рассеянным.
Они играли с ним — Коннор и Элдер. Будто кошка с мышью.
Разговоры о нем и Эрике, их детстве, играх, той ночи в Грейт-Холле, когда они осиротели, были хитростью, придуманной, чтобы толкнуть его на роковую оплошность. И он едва не стал жертвой их плана. Едва не утратил контроль над собой, едва не сказал правду, где находится Эрика, или достаточно правды, чтобы вызвать у них улыбки заплечных дел мастеров.
Сволочи.
Он недооценил Коннора. Этот человек не такой тупица, как кажется с виду. А Элдер…
Роберт содрогнулся, словно в приступе рвоты.
Элдер напугал его. Он знал о газетном заголовке. Откуда?
Проницательность такого рода — дар Матери. Это единственный ответ. Она взяла их обоих в подручные. Оба они, сознавали это или нет, теперь служили богине.
И все равно причины для страха нет. Он сумел перехитрить таких людей, как Коннор и Элдер, хоть грозная Мать и взяла их под свой защитный покров.
Нужно быть осторожным, вот и все. Нужно — как это теперь говорят все болтливые глупцы, падкие на популярный жаргон? Сфокусироваться. Да. Этой ночью нужно сфокусироваться только на Эрике, ее участи и сложных переплетениях судьбы, накрепко связавшей парадигмы их жизней.
Нельзя позволять себе ошибок. Надо думать так же, как враги, предвидеть их стратегию.
Они покинули его. Он наблюдал, как постепенно уменьшаются огни их машины, пока свет их фар не исчез за поворотом дороги. Их нет.
Но неужели Коннор или Мать, играющая на нем, как на лире, оставят его этой ночью без наблюдения?
Должен быть какой-то наблюдатель. Кто-то поставленный на пост, наблюдающий за ним из какого-то укрытия в лесу.
Стоит ему выйти из лачуги, за ним будут следить. Он приведет их прямо к входу в пещеру, они арестуют его, спасут Эрику, все испортят.
