Зауер жил во флигеле, в небольшой уютной квартире.
Молодые вбежали с веселой оживленностью и поспешно стали укладываться, говоря без умолку.
— Итак, в Ниццу?
— Ну что ж, в Ниццу так в Ниццу.
— Господи, все это так скоро, как на пожаре!.. Какой тяжелый чемодан!..
— Можем не ехать… Из него надо выбросить книги… Подай мне несессер…
— Не ехать? Да ты с ума сошел! Конечно, мы едем! Но дорожное платье?..
— Мы купим его в дороге. А для начала твое серое прекрасно подойдет.
Они уселись на полу перед большим чемоданом и стали выбрасывать книги.
Вдруг на минуту они застыли, будто прислушиваясь к какой-то мысли, потом удивленно посмотрели друг на друга.
— Что мы сидим, как китайские болванчики, на полу? — наконец спросила Эмма. — Зачем ты вытащил этот чемодан? Тебе нужно ехать по делу?
— Я никуда не собираюсь ехать, — ответил Зауер. — Я не знаю, зачем мы вытащили этот чемодан. Может быть, тебе хотелось посмотреть эти книги?
— Книги? Эти скучные книги? Какие мы глупые! Мы помешались от счастья!
Звонко рассмеявшись, она поднялась, перепрыгнула через чемодан и поцеловала Зауера.
Зауер хмурился. Случай с зачем-то выдвинутым чемоданом заставил его призадуматься.
— Что ты надулся? Недоволен мною? — и она так плутовски склонила головку, что Зауер вновь стал весел.
— Конечно, недоволен, — сказал он, смеясь. — Ты не успела поселиться у меня, а уже вносишь беспорядок!
— Честное слово, это не я! Это он сам! — указала она ногой на чемодан. — Куш на место! Куш! Да помоги же, несносный!
Эмма и Зауер задвинули чемодан под кровать. О поездке никто из них больше не вспоминал…
Глава 12. В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА
— Не забудьте, Эльза, что завтра воскресенье. В шесть часов вечера я получу ваш ответ. А сейчас я уезжаю из города по срочному делу. Вернусь ночью или утром. Всего хорошего!
Штирнер вышел из зимнего сада.
Эльза осталась одна. Но она думала не об ответе Штирнеру: мысли ее были направлены в другую сторону. Она не могла оправиться от удара, который причинил ей Зауер своей неожиданной женитьбой на Эмме Фит.
Она чувствовала себя одинокой, как никогда.
Золотые рыбки медленно двигались в аквариуме, блестя на поворотах и плавно помахивая мягкими хвостиками.
Эльза завидовала им. Эти рыбки жили в неволе, в стеклянном ящике, как и она. Но у них было свое маленькое игривое общество, и они не знали мучительных сомнений. Она себя чувствовала более несчастной, чем в самые тяжелые дни своей трудовой жизни. Что дало ей богатство?
Судебный процесс, в котором была какая-то тайна, и богатство отделили ее от шумной толпы простых людей, которые живут, как им нравится, гуляют по улицам, ходят в кинематограф. Каждый ее выезд обращал внимание, тысячи любопытных взглядов встречали ее. И она отказалась от выездов. Не было удовольствия, которого она не могла бы себе разрешить, и вместе с тем она была лишена их всех. Только прозрачная стена из стекла отделяла ее от широкого мира, переливающегося всеми красками, но эта стена была непреодолима для нее. С тоской в голосе она шептала:
— Какая я несчастная, какая я несчастная!
Вот, как вчера, как третьего дня, как много дней тому назад, пробили часы, гулко отдаваясь в пустынных комнатах. Где-то внизу прорычал автомобиль. Это отъехал Штирнер…
Штирнер! Завтра ему нужно дать ответ. Она чувствовала — это последний срок.
— Почему нужно?
Время шло. И странно: после отъезда Штирнера мысли ее все больше прояснялись. Будто какая-то пелена спадала с глаз. Оскар Готлиб, его болезнь, похожая на «какое-то наваждение», любовь Зауера к Эмме, странная и неожиданная, как наваждение…
Вся цепь нелогичных, нелепых, противоречивых поступков окружавших ее людей с того самого момента, как погиб Карл Готлиб, — разве не похоже все это на «наваждение»? Вот слово, которое дает ключ к тайне! Но откуда оно, это наваждение? Кто устоял против него? Штирнер! Он один.
Штирнер!..
А что, если он и есть причина всего этого? Его странный разговор в лодке, его намеки на какое-то могучее орудие, при помощи которого он может покорить мир. Неужели это не пустая болтовня? Неужели он обладает этим средством и играет людьми, как кошка с полупридушенными мышами? Но откуда у него эта сила? В чем она? Кто он, кудесник, новый Калиостро? Свенгали?..
Эльзе вдруг сделалось так холодно, что она задрожала.
Штирнер представился ей коршуном, который носится над птицей в степи. И эта птица — она. Не уйти, нет, никуда не уйти от этого человека. Он не упустит ее из цепких когтей.
Эльза поднялась, тяжело дыша, и вновь опустилась на диван.
Ее охватил ужас.
— Нет, нет, нет! — вдруг вскрикнула она так, что птицы в испуге вспорхнули с веток.
В зале эхо отчетливо повторило ее слова. И странно, это неожиданное эхо как-то ободрило ее, как будто кто-то подкрепил ее, как будто невидимый друг вторил ей: «Конечно, нет!» Нельзя сдаваться без борьбы, нельзя сделаться безвольной игрушкой другого, отдать себя нелюбимому человеку.
Она вошла в зал, чтобы успокоиться.
«Что делать? Что делать?» — подумала она, блуждая по залу. Случайно одна картина бросилась ей в глаза. Какой-то всадник бедуин на арабской лошади мчится по пустыне, в развевающемся белом плаще с капюшоном, спасаясь от нагонявших его преследователей.
«Вот как надо встречать смертельную опасность! Быть может, он погиб, но он боролся до конца… Бежать! Бежать во что бы то ни стало!»
Эльза подошла к роялю и села на табурет. Перед ней вдруг пронеслась недавняя сцена, когда Штирнер стоял и слушал ее музыку. Никогда еще его длинное, бледное лицо с иронической улыбкой не возбуждало в ней такого содрогания и отвращения.
«Бежать немедленно! Но как! У нее нет даже денег!»
— Миллиардерша! — с горечью прошептала она. — Миллиардерша — нищая!..
Вчера еще она подарила Готлибу двести тысяч, но для себя она никогда не брала денег у Штирнера. Что-то, быть может гордость, удерживало ее.
Да и для чего ей нужны были деньги? Она почти никогда не выезжала в город. Если же и делала какие-либо покупки, то ей доставляли их на дом, и Штирнер расплачивался.
Она вспомнила вдруг, что у нее в сумочке должны были остаться деньги от последней получки жалованья. Она быстро пошла в свою комнату и лихорадочно раскрыла сумку.
