Вдруг до меня донесся знакомый хриплый смех, затем прозвучала какая-то фраза на итальянском, голос звучал злобно и издевательски.
Фразу повторили, желая, очевидно, чтобы до меня дошел смысл сказанного.
— Нет, синьора, карабин... — это было все, что я поняла.
Щелкнул выключатель, и все пространство гаража оказалось залито ярким светом. Перед нами стоял Альберто, его тяжелый рот был искривлен в ухмылке, в руках он держал винтовку.
Малодушие исчезло, меня захлестнула волна холодной ярости.
— Да будьте вы все прокляты. Ты не тронешь его. Тебе придется пристрелить меня, а потом долго объяснять полиции, что это был несчастный случай.
Я захлопнула дверь машины, повернула ключ зажигания и включила фары. Внезапный яркий луч света заставил Альберто ненадолго застыть, его уродливая тень отразилась на каменных стенах гаража. Позади меня тяжело, как после пробежки, дышал Пит. Я прекрасно понимала, что у нас нет ни малейшего шанса вырваться отсюда, но я не собиралась сдаваться. При первых звуках заработавшего двигателя Альберто отпрыгнул к стене, двигаясь с удивительной грацией боксера-тяжеловеса. Ружье он теперь держал опущенным, можно было не спешить, одного выстрела будет достаточно.
В этот момент через ярко освещенное пространство метнулся Дэвид. Я знала, что это был он, но он двигался так стремительно, что рассмотреть его мне не удалось, он пронесся словно тень, налетел на Альберто и опрокинул его на спину. Ружье отлетело недалеко в сторону. Следующим порывом Дэвида было броситься за ним, но Альберто оказался на ногах раньше, проворный, как кошка. Одетой в тяжелый ботинок ногой он наступил Дэвиду на руку. Лицо Дэвида побледнело, рот раскрылся в крике, я услышала его даже сквозь плотно закрытые окна машины. Другой рукой он попытался схватить Альберто за лодыжку и изо всех сил дернул его ногу. Два тела слились в одно и покатились по полу. Я нажала на педаль газа.
Машина пулей вылетела из гаража, объехала вокруг дома на предельной скорости, мы вырвались на дорогу, ведущую к воротам. Ветки кустарников хлестали по стеклам, словно на улице был ураган, на такой скорости мне еще никогда не приходилось ездить. Наконец впереди показались закрытые ворота. Взвизгнув тормозами, я резко остановила машину и, открыв нараспашку дверцу, бросилась к привратницкому домику. Двери, к счастью, были не заперты, ключ висел на своем обычном месте — на гвозде, прямо за дверью. Когда я бежала к воротам с ключом в руках, то увидела, что Пит вылезает из машины. Я было принялась кричать, чтобы он немедленно залезал обратно, но потом поняла, что он делает все абсолютно правильно: он вылез, чтобы подержать створку ворот, когда я буду проезжать. Я видела, что он плачет, но ни одного звука я не услышала. Его лицо было бледным и влажным.
Когда мы забрались обратно в машину, я оглянулась: вся вилла была ярко озарена огнями, не только дом, но и гараж. Там было просто море огней. Я резко нажала на педаль, и машина сорвалась с места на бешеной скорости. Нас болтало из стороны в сторону, мы подпрыгивали так, что зубы стучали, а я все продолжала жать на газ.
Заговорить я смогла только после того, как мы миновали мирно спящую деревушку и выехали на шоссе.
— Как ты там, Пит? Все в порядке?
— У нас все нормально, — тихо ответил он.
— Похоже, у нас с тобой получилось. Ты самый верный и надежный партнер, какого я когда-либо встречала в жизни.
Он стал дышать ровнее, затем спустя какое-то время откликнулся.
— Я могу то же самое сказать и о вас, синьора. Жаль только, что Джо не нравится ездить в машине.
— Да, это я тоже успела заметить. — Протесты несчастного Джо становились все более жалобными. — Большинство кошек на дух не выносят автомобилей.
— Можно мне перебраться к вам, на переднее сиденье, синьора?
Я уже было принялась рассказывать ему о том, что детям запрещается ездить на переднем сиденье, о мерах безопасности, как вдруг замолчала: ведь ему просто необходимо быть рядом со мной. Мы с ним оба пережили шок и нуждались в моральной поддержке друг друга.
— А впрочем, иди сюда, только осторожно.
Пит приподнялся над сиденьем и перевалился ко мне. Я посмотрела на него, мужская гордость заставила его тщательно вытереть следы слез. Выражение лица было смущенным, но глаза — сухими.
— Синьора?
— Да, Пит.
— Ведь мы едем не к доктору Манетти, правда?
— А ты бы хотел, чтобы мы обратились к нему за помощью?
— Он сразу же отошлет меня обратно.
— Так я и думала. Слушай, Пит, а ты когда-нибудь говорил доктору Манетти, что кто-то пытается навредить тебе?
— Нет. Он все равно не поверил бы мне.
Мне стало даже нехорошо при мысли о том, как жилось мальчику в эти последние недели. У него было только одно преимущество — детское приятие алогичного. Он знал, что они ненавидят его и желают ему смерти. Он только не мог понять причины. В любом случае, это был мир взрослых, который недоступен его пониманию. Это было очередное проявление жестокости, с которой он уже успел столкнуться в своей короткой и нелегкой жизни. Как затравленный зверь, который нигде не может найти защиты, он инстинктивно научился не доверять тем, кто выступает в роли охотников.
— Не волнуйся, мы едем не к доктору Манетти, — успокоила я мальчика. — Для начала нам надо добраться до телефона и позвонить твоим дяде и тете в Филадельфию.
— Может быть, им я тоже не нужен, — печально отозвался Пит. — Я ведь написал им письмо, а они даже не ответили мне.
Его голос был вялым и невыразительным, но мне стало ясно, что это была еще одна незаживающая рана в его душе. Кто знает, сколько их еще было у этого десятилетнего мальчишки. Чтобы отвлечь Пита от грустных мыслей, я попыталась немного подбодрить его.
— Они наверняка ответили на твое послание, Пит. Просто письма не всегда доходят до своих адресатов. Ты помнишь, что случилось после того, как ты услышал об авиакатастрофе? Ты был тогда со своими дядей и тетей, да? Что они говорили тебе: они оставляют тебя в Америке или тебе придется отправиться к бабушке, может, она сама приехала и забрала тебя?
К счастью, он даже не понимал скрытого смысла моего вопроса и делился своими воспоминаниями совершенно свободно. Его незатейливый рассказ одновременно и подтвердил мои самые худшие опасения, и обнадежил меня: мы могли рассчитывать на помощь из Филадельфии. Никто не говорил о том, что ему придется покинуть Америку, пока он сам не увидел, как тетя Вера упаковывает его дорожные сумки. Она плакала все время, пока собирала его вещи, хотя и старалась не показывать ему своих слез. Дядя Бен ходил по дому очень злой и сердитый, с красным лицом, он не говорил, а кричал очень громким голосом на всех в доме. Ему пришлось оставить много вещей в доме тети Веры, ему сказали, что он может взять с собой на самолет только одну сумку.
