– Кэзи, узнаешь дедушку? – спросил я. – Поцелуй деда.
Она послушно чмокнула его в щеку.
– Ой, – отпрянула она, – он весь в морщинах!
– Не «он», а дедушка или дед.
– Он правда мой дедушка?
– Конечно. Папа твоего папы.
– А он подарит мне подарок? Если он настоящий дедушка, должен дарить мне подарки.
– Прости, отец, – извинился я, – не обращай внимания. А вот это Сузи Форбс. Надеюсь, ты не будешь возражать, если она составит нам компанию. Мы с Сузи вместе работали в издательстве.
– Понятно, – отозвался отец, искоса жадно разглядывая Сузи. – Ее тоже выперли?
– Видите ли, мистер Престон, – вмешалась Сузи, – я сама подала заявление об увольнении. Без Кита там стало слишком скучно.
– Ага, зато с ним, наверное, было слишком весело. Потому вас и попросили.
Вслед за отцом мы прошли по темному коридору и оказались в гостиной – точной копии гостиных, которые я видел в прежних квартирах отца. Я узнал всю мебель, каждую пустяковину. На стенах висели виды залива в Дубаи, на комоде и каминной доске сувениры, которые он двадцать лет таскал за собой: нигерийское деревянное блюдо с огромными деревянными ложками, фотография в рамке, изображающая нефтеперегонный цех какого-то завода в Эмиратах. Стеклянная дверь выходила в маленький садик с лужайкой, за которой виднелись автостоянка и супермаркет, из которого покупатели выносили к машинам сумки с продуктами.
– Видишь, как удобно? Лучше не бывает, – сказал отец. – С одной стороны пивная, с другой супермаркет.
Кажется, он произнес это с какой-то скрытой иронией, но смысл ее я не уловил.
Без большого энтузиазма отец предложил нам на выбор джин или пиво, а для Кэзи тоник, который она с удовольствием выпила из старинного фужера внушительного размера.
Мы сидели, неловко поддерживая разговор. Даже Сузи, всегда очень общительная, чувствовала себя не в своей тарелке.
– Коли наша компания так разрослась, – сказал отец, многозначительно взглянув на Сузи, – может, мы пойдем обедать в паб? Вы, наверное, заметили – «Голова королевы», вы должны были мимо проходить. За углом. Там в баре подают завтрак пахаря и прочее.
Хозяин и завсегдатаи очень тепло приветствовали отца. Понятно, он здесь свой. Он представил меня им: «Мой сын Кит, его только что выперли с работы».
– Присоединяйтесь к нашему клубу, – сказал один из них. – Мы тут все пострадавшие. Это все правительство виновато.
Мы заняли столик на улице, заказали креветок в чесночном соусе и картофельные чипсы.
– Как тебе еда, Кит? – осведомился отец. – Небось привык к деликатесам, по ресторанам каждый день ходил? Плохо тебе будет, пожалеешь, что был строптивым.
– Ну почему же, я люблю креветок. И Кэзи тоже.
– Здесь вкусно готовят. Я часто тут обедаю. А бывает, и вечерами захожу, поужинать. Общество приятное собирается. А как твоя жена, или, точнее, бывшая жена? – неожиданно сменил он тему.
– У Салли все хорошо. Мы еще официально не развелись. Собираемся на будущий год. Но у нее уже появился бойфренд. Вроде хороший парень.
– А вы с Салли не знакомы? – Отец обернулся к Сузи. – Симпатичная девочка, но не на мой вкус. Я бы на ней не женился. И Киту не советовал. Очень много о себе воображает.
Я было запротестовал, но Сузи опередила меня:
– Салли очень милая дама. И отличная мать вашей внучки.
– Этого у нее не отнимешь, – подтвердил отец. – Она прямо-таки прирожденная мать. Но жена – нетушки. Слишком требовательная.
Мой отец необыкновенно критичен по отношению ко всему на свете, кроме себя самого. Одному богу известно, откуда у него столь четкие суждения о том, каким должен быть счастливый брак, поскольку его собственный никак нельзя было назвать удачным. Он дает советы по любому поводу – карьера, вложение капитала, приобретение собственности, воспитание детей – обо всем он готов дать свое заключение, он, не добившийся успеха в работе почти нищий холостяк, которому в тягость общение с собственным сыном. Кроме того, меня неприятно поражает его неразборчивость. Он готов водить дружбу с кем угодно и знакомится с кем попало – в загородном клубе или на автобусной остановке. Он всегда уделял такое внимание моему образованию, а сам пьет с первым попавшимся забулдыгой. Помнится, однажды он спросил меня, по какому принципу мы отбираем персонажей для «Светской жизни», и заметил, что только один господь бог может судить о превосходстве одного человека над другим.
Я объяснил, что мы вовсе не о превосходстве думаем, а о том, кто в данный момент получше одет, у кого шляпа красивее.
Отца это не удовлетворило. «Это похоже на работорговлю или на отбор у врат святого Петра. Ты проходи, а ты пошел вон!»
Однажды мы случайно встретили его, когда зашли в ресторан вместе с Анной. Мы ели какую-то ливанскую еду и обсуждали статью о Мег Райан для нашего журнала. Впрочем, это был лишь повод для встречи. И вдруг у меня над ухом раздался голос: «Уж не моего ли пропащего сына вижу я перед собой?» Это был отец, нелепо одетый в длиннополое пальто не по сезону.
Он присел за наш столик, заказав кофе и выпивку, я представил его Анне. Это произошло вскоре после того, как мы расстались с Салли. И отец пытался угадать – кто такая Анна, моя любовница или просто знакомая. Что ж, вопрос закономерный. Но ответить на него было не так просто.
Анна произвела на отца неизгладимое впечатление. Я никогда не интересовался у нее, что она о ком думает. В сущности, мне казалось, что ее мало кто интересовал, уж тем более скромная фигура моего отца вряд ли могла ее впечатлить. Но отец обожает выступать. Нас с Анной он использовал в качестве слушателей его пылкой тирады против современного театра, спутав при этом Национальный театр и Королевский Шекспировский. Анна и бровью не повела, хотя я понял, что она это заметила.
Дело в том, витийствовал отец, что люди перестали воспринимать поход в театр как событие и уже не надевают вечернего платья. Поэтому сидишь в зале будто в компании американских туристов.
– Вы абсолютно правы, – подхватила Анна с видимым жаром и как будто искренне. – Мужчины должны надевать смокинги, а женщины – длинные платья.
Отец не привык к тому, что его мнения разделяют, поэтому ответил Анне взглядом, полным одобрения.
Эта встреча оставила у меня неприятный осадок, трудно сказать почему. Отец строил из себя дурака, но для меня это не новость. Что же меня так огорчило? Может быть, я опасался, что Анна станет хуже обо мне думать? Но я ведь никогда не старался приукрасить свое прошлое и своего отца. Анна все знала о моем детстве, гораздо больше, чем я знал о ней самой. Вероятно, мое раздражение было направлено против Анны, против того, как она высмеяла моего отца. Это была точно такая же метода, которой она пользовалась в своих интервью. Человек чувствовал себя польщенным, а выходил круглым дураком. Но мой отец – не персонаж ее статьи. Мне было неприятно видеть, как его дурачат. Все же он был моим отцом.
