Эндрю снял с плиты сковородку с жареным палтусом.
— Вот и хорошо. Такое блюдо для янки в самый раз. — На его губах играла лукавая улыбка, от которой у Гейл гулко забилось сердце.
Он сел на указанное ею место и налил два бокала вина. Гейл разложила палтус на тарелки и забралась на табуретку, стоявшую наискосок. Пока Эндрю жарил рыбу на портативном гриле, оставленном кем-то из предыдущих квартиросъемщиков, она раз пять переставляла табуреты и наконец остановилась на варианте, при котором разделявшее их расстояние оказывалось максимальным. Их взаимная физическая тяга была такой, что у Гейл покалывало кончики пальцев. Если бы они сели рядом, то непременно коснулись бы друг друга бедрами, коленями или лодыжками. А такое прикосновение могло оказаться спичкой, брошенной в стог сена.
Она откашлялась и протянула ему стеклянную вазу с морковью.
— Стало быть, янки? И откуда же вы родом?
Эндрю взял вазу, и его смуглые пальцы коснулись пальцев Гейл. Этого следовало ожидать, и все же дрожь, пробежавшая по телу Гейл до самых кончиков грудей, удивила и раздосадовала ее. Почему именно сейчас? Почему ее дисциплинированные, крепко спавшие гормоны выбрали именно это время, это место и этого мужчину, чтобы проснуться и выйти из повиновения? Почему это случилось именно тогда, когда она собралась оставить тихий прибрежный городок и начать новую жизнь?
Стоило ему оказаться поблизости, как ее женские эмоции вырывались из-под контроля. Впрочем, в его отсутствие творилось то же самое, и это было хуже всего. Почему при воспоминании о его красивых губах и необыкновенных глазах у нее начинает кружиться голова? А его взгляд… Кажется, что он уже изучил ее тело, как свое собственное.
Увы, избавиться от этих непрошеных мыслей было так же легко, как остановить солнце.
Ничего, подумала она, протягивая руку за блюдом с рисом. Бывали времена и похуже.
— Вообще-то, из Род-Айленда, — сказал он.
Гейл снова залюбовалась его поразительно красивым лицом. Его кривоватый нос был сломан по крайней мере однажды. Но зато глаза… О, любую девушку сразили бы глаза такого необычного оттенка. А взгляд этих темно-лиловых глаз был таким сексуальным, что у Гейл дух захватывало. В мятеже ее прежде послушных гормонов сыграли роль и длинные пушистые ресницы. Добиться такого эффекта не могла бы ни одна женщина, вооруженная тюбиком с лучшей тушью на свете.
И рот тоже хорош, думала она, рассеянно отделяя вилкой кусочек рыбы. Эти губы — нижняя гораздо полнее верхней — можно было назвать только чувственными. Определенно чувственными, другого слова не подберешь, думала Гейл, следя за их движениями.
— Док?
Его голос был достаточно громким, чтобы заставить ее вернуться к действительности. Гейл оторвала взгляд от губ Эндрю и посмотрела ему в глаза.
— Вы что-то сказали? — Да, конечно, сказал. Его губы двигались, а она следила за ними как школьница, готовая разрыдаться от любви.
Эндрю с улыбкой следил за тем, как она пытается восстановить свое обычное хладнокровие.
— Прошу прощения. Что вы сказали? — повторила она вопрос.
— Я спросил, откуда вы родом.
Гейл ковыряла вилкой рис. Она привыкла приправлять правду ложью, но всегда рассказывала одну и ту же историю. Родных у нее нет. По крайней мере таких, о которых можно говорить в открытую. Для всех она — Гейл Нортон, единственный ребенок покойных Алана и Эдит Нортон. Отвечая на этот вопрос, она не хотела слишком искажать факты. Конечно, можно было говорить, что брат тоже умер. Суеверной Гейл не была, однако не дерзала бросать вызов судьбе. А вдруг это окажет влияние на судьбу Кристофера? Ложь Гейл не пугала, но она предпочитала просто не упоминать о существовании брата.
— Из Монтаны.
Эндрю потянулся за бокалом.
— Далековато от родных.
— У меня нет родных. — Привычная ложь легко сорвалась с ее губ. Слишком легко. — Но Виргиния от Род-Айленда тоже не так уж близко.
Он не торопясь поднес бокал к губам и сделал глоток.
— Мои родители на пенсии, — наконец сказал Эндрю. Можно ли рассказать ей все? Глупая мысль. В конце концов, это ей есть что скрывать. Он сделал еще один глоток и отставил бокал. — Мой старик преподавал историю в средней школе, а мать была учительницей домоводства.
— И поэтому вы тоже решили стать учителем? Пошли по Стопам родителей?
— Пожалуй… Кстати, о преподавании. Причард сказал, что мне следует связаться с вами.
Ее вилка застыла на полпути.
— Директор Причард? Связаться со мной? Почему?
Он отодвинул пустую тарелку и положил на стойку загорелые руки.
— Старик решил приструнить тренеров, и я оказался в самой гуще битвы, — криво улыбнувшись, сказал он. — Конечно, могло быть и хуже, но вряд ли. Мне поручили вести факультативный курс для старшеклассников.
— Кажется, догадываюсь. Он предпочитает тратить деньги на академические курсы, а не на спорт?
— Похоже на то.
— Старая война, — кивнула Гейл. — Не принимайте это на свой счет. — Она прожевала кусочек палтуса, а затем спросила: — Но какое это имеет отношение ко мне?
Эндрю вздохнул и вновь взял бокал.
— Секс для старшеклассников.
Должно быть, Лавкрафт шутит. Она вспомнила, что помогала Эмме Роулинг читать курс, когда та начала преподавать этот предмет два года назад. Гейл рассказывала школьникам о различных методах предохранения, подчеркивая, что наиболее приемлемым способом является воздержание. Но подростки есть подростки. Уроки уроками, и все же Гейл знала, что влияние гормонов часто приводит к экспериментам в области секса, опасным для эмоционального и физического здоровья детей. Что ж, по крайней мере после ее лекций подростки были более подготовлены к этому вопросу и заканчивали школу, понимая, что такое безопасный секс.
Она положила вилку на тарелку.
— Вы что, шутите? — спросила она, надеясь, что Эндрю поддразнивает ее. Мысль о том, что мужчина, сумевший пробудить ее либидо, будет показывать старшеклассникам, как пользоваться презервативами, шокировала ее.
— Нисколько, док. — В голосе Эндрю звучал смех. — Ничего себе картинка: я показываю классу, как надевать презерватив на банан.
Гейл потянулась к бокалу, сделала паузу, а потом жадно глотнула из бокала.
— Вообще-то я пользуюсь огурцом, — произнесла она. — Так школьникам понятнее. Контраст цветов и все такое…
Он испустил негромкий сексуальный смешок.
— Не чересчур ли?
— Вы и сами когда-то были подростком. И наверняка предпочитали, чтобы девочки ассоциировали вас с огурцом, а не с бананом.
Эндрю прыснул со смеху, заставив Гейл улыбнуться. Внезапно она поняла, что все ее усилия тщетны. Бороться с чувством, которое влечет их друг к другу, бессмысленно. Даже если бы она собиралась укладывать вещи и завтра уезжать в Нью-Йорк или Бостон. Она знала, что Эндрю испытывает то же самое. Это чувствовалось в его улыбке, в смехе, но главным образом во взгляде. Когда Эндрю смотрел на нее, его глаза становились вдвое темнее.
